— Хватит, больше не могу скитаться!
— Возвращайся в Одессу, — ответил он.
— Не хочу!
— А я при чем?
— Ребенок здесь прописан, меняй квартиру.
Так я стала врагом номер один для всех его друзей, которые считали, что Зинченко выгнала бедного Володю на улицу. Хотя он переехал в двухкомнатную в этом же доме — перенес вещи с первого этажа на третий, потеряв лишь восемь метров, а мы с Ксенией оказались в однокомнатной с пятиметровой кухней на первом этаже в панельной пятиэтажке у метро «Щукинская».
Обзаведясь собственной жилплощадью, я окончательно забрала маму, больше она от нас не уезжала, помогала мне с ребенком. Два раза в год мама ложилась в больницу. То ли от количества выпитых лекарств, то ли от выкуренного табака у нее началась астма. Видя, как мама сначала курит, а потом задыхается, я никогда не брала в руки сигарет. Устраивала ее в санаторий, водила по врачам. Иногда отправляла в больницу по скорой, а потом шла к главврачу, говорила, что я актриса, снималась в таком-то кино, и просила сделать все возможное. Знакомый директор картины (подозреваю, он был в меня влюблен), имевший связи по всей Москве, бескорыстно помогал: «Иди туда, скажи, что ты от меня, и все будет». Сами знаете, какое было время, элементарных продуктов не достать. Шла по его «наводке» и возвращалась с батоном финской колбасы, тортом «Птичье молоко», лекарством для мамы или билетами на кремлевскую елку для дочки.
После института я, имевшая московскую прописку, получила свободное распределение. Год позволила себе отдохнуть, замучившись одновременно учиться, сниматься и заботиться о маленьком ребенке. Володя давал нам сто рублей в месяц. Кроме того, я регулярно ходила на пробы. Начинающим актерам платили за них по семь рублей, а я, уже имевшая опыт и известность, получала двадцать. Даже за фотопробы платили четверть ставки. В общем и целом набегало еще около ста рублей. На эти деньги мы и жили, пока я не начала снова сниматься.
