Марина очень была похожа на легендарную актрису Юлию Борисову. Ее еще на втором курсе взяли в Вахтанговский театр на роль Турандот. По рассказам Никиты, ему часто приходилось ревновать Есипенко. На нее обращали внимание и другие однокурсники, например Саша Гордон, с которым она репетировала «Чайку». Но никто не решался в открытую ухаживать за Мариной — боялись взрывного Джигурду.
Никита любит рассказывать, как подглядывал за Мариной в замочную скважину. Однажды увидел, как она в гримерке целуется с Максимом Сухановым. Когда Есипенко вернулась домой, Никита устроил допрос. Марина плакала, пыталась оправдаться: «Мы репетировали». С криком «Ах, ты меня не любишь!» он схватил бритву и резанул по своему запястью. Кровь хлынула фонтаном. Но ничего его жизни не угрожало, и он это знал. Все было театром, представлением, рассчитанным на чувствительных барышень, которые от вида крови в обморок падают.
Суицида он точно не хотел. Я его знаю. И знаю, как это бывает. Если хочешь покончить с собой, ты это сделаешь. В семье был страшный случай: дед по материнской линии зарезал себя на наших с Никитой глазах.
Дедушка до войны был в Житомире плотником, потом переехал в Киев и стал работать сапожником. Мы жили тогда вместе — родители, я и Никита — в пристройке на улице Толстого. За стенкой дедушка, бабушка, дядья. По выходным вся большая семья собиралась вместе, дед напивался до чертиков. «Пьет как сапожник» — это про него. Но к чести деда, только по праздникам.
До сих пор помню тот день. Какой-то праздник, большой стол, за которым сидят гости, я кручусь под ногами у взрослых, маленький Никита на руках у мамы. Дед, как обычно, стал хвастаться, что он внебрачный сын пана Погожельского. Это была его «любимая пластинка», которую он заводил, как напьется. История следующая: его мать мыла у пана полы, а в результате родился дед. Он этим обстоятельством страшно гордился. И вот сидит дед за столом и кричит:
