Энтин сидел мрачный. Мало того что композитор опоздал, так еще заявил поэту, что стихи не нужны... И он сказал:
— Знаете, пока вы играли, я придумал стихи на вашу так называемую музыку! «Бу — татата-та-татата — Ра — татата-та-татата — Ти — татата-та-татата — Но!»
— А на съемках вы, ребенок все-таки, никого из страшных персонажей не побаивались?
— Владимира Абрамовича Этуша. Строгий он был. А в гриме — совсем страшный. Густые брови, тяжелая борода. Эта борода как огромная змея извивалась по земле. Жаловался на меня Нечаеву: «Димка твой — злой мальчишка! Вот нарочно метит мне в лоб! И попадает!» Это когда я шишки с дерева бросал.
Баадура Цуладзе тоже побаивался. Спустя годы мы многократно встречались, и я не понимал причин своего детского страха. Душа-человек, настоящий грузин. Но в харчевне, когда он приставлял к моей спине вертел, у меня темнело в глазах. Я тихо говорил:
— Баадур Сократович, не делайте так! Больно очень!
— Прасти, дарагой!
Но на следующем дубле все повторялось, я группировался и терпел. Вертел, между прочим, был железный, с палец толщиной и острый на конце!
А Дуремар, Владимир Палыч Басов? Какое чудо! Он мог сыграть абсолютно все! Я всегда видел его веселым. Человек-улыбка. Помните эпизод, когда Карабас и Дуремар бросаются в погоню за сбежавшими куклами? Басов несся с тачкой. «Мотор! Камера! Начали!» — побежали.
Скорость была приличной. Видимо, колесо наскочило на кочку, тачка вильнула и потащила за собой. Басов не смог остановиться, на полном ходу врезался в могучий дуб. Со стороны было видно, что удар приличный, но он не показал виду, доиграл до конца, сказал «Привал» — и рухнул. Не было этой реплики. Это импровизация. Не должен он был падать. Тоже импровизация. И именно этот дубль вошел в картину. Ведь ни один сценарист такого не придумает! А настоящий артист играет до команды «Стоп!», что бы с ним ни произошло.
С теплотой всегда вспоминаю Юрия Катина-Ярцева, Николая Гринько. Юрий Васильевич дал мне много дельных советов после окончания института. Мы беседовали во время его спектакля. Он работал в Театре на Малой Бронной, встретил тогда, проводил в гримерку. Я не знал, как быть: меня распределили в Минск, а я хотел работать в Ленинграде или Москве. И меня брали в несколько театров. А Юрий Васильевич посоветовал: поезжай в Минск. Я говорил, что нуждаюсь в питательной среде, хочу конкуренции, хочу расти. Он извинялся, уходил на сцену, возвращался, и мы продолжали. Катин-Ярцев сказал, что если я хочу работать в Москве, значит, буду. «Будешь там, где захочешь, а сейчас поезжай в Минск», — заключил он. Я вышел и подумал, что профессор совсем далек от реальности, у него все есть, он не видит моих метаний. А сегодня понимаю, что он имел в виду: твоя цель, твоя воля, энергия приведут туда, куда ты стремишься. И не имеет значения время, которое ты на это потратишь.
