— Каким было ваше детство, когда прозвучала фраза «Мальчик, хочешь сниматься в кино?»
— Никто мне такого вопроса не задавал. Это случай. Занимался фигурным катанием, тренировался в родном Минске в парке Горького. Я в группе был единственным мальчиком. Ребята-хоккеисты всегда надо мной издевались из-за «девочковых» коньков с зубчиками спереди. Из-за того, что вокруг меня одни барышни.
Шел урок хореографии, мы стояли у станка. В зале появился незнакомый человек. Все на него косились. Он тихо сидел в углу на скамеечке «Эфси» — это такие длинные спортивные скамейки. У него была странная бородка, переходящая в усы, я потом узнал, что это эспаньолка, очень модная в те годы среди киношников. Внимательно смотрел, прищурившись. Я-то думал, что он отбирает потенциально способных, перспективных, может даже в сборную... Старался, осанки прибавил, носок тянул. После тренировки на выходе из раздевалки этот человек подошел, спросил:
— Ты тут с кем?
— С бабушкой.
— Познакомишь нас? Мне с вами нужно поговорить.
Я загорелся. Точно — в сборную! Только одного меня! Девчонки завистливо смотрели, шушукались. Он представился ассистентом режиссера, предложил прийти на фотопробы на киностудию «Беларусьфильм», объяснил: идет поиск детей для съемок фильма-сказки. Я сник — сборная не светит. Бабушка дома пересказала все родителям, они заинтересовались. Решили, что попытка не пытка. Через несколько дней бабушка отвезла меня на фотопробы.
Прикололи бумажный номерок к моему школьному пиджаку. Пощелкали, сняли мерки. Через неделю пригласили на кинопробы. А вот перед камерой, перед большим количеством глаз в павильоне я почувствовал себя неуютно. Испугался. Стал ныть, что у меня болит живот. Папа полжизни страдал от язвы желудка, поэтому женщины в нашей семье при слове «живот» приходили в состояние трепета и полной боевой готовности. Я этим воспользовался. В общем, тогда мы с бабушкой уехали. Но через пару дней были еще пробы, потом еще...
Постепенно я привык. Мне нравились студийные запахи. В гримерке пахло лаками, на столиках стояли странные деревянные болванки с париками и усами. В цехе декораций — там делали деревянные башмачки, именно в нем потом я примерял каждую новую пару, когда предыдущая разваливалась, — помню стойкий аромат свежей стружки. Отдельный запах был у павильонов: пахло пылью и красками. Заходишь из обычного коридора через тяжеленные двери, а там в свете дежурных ламп — поляна Мальвины, чулан с пауками, каморка папы Карло, за дверью которой — двухметровый деревянный механизм часов, и все это крутилось, двигалось, работало... Вот тогда я и влюбился в процесс создания кино! Это было так непохоже на всю мою предыдущую жизнь. Другой мир!
