А Николай Григорьевич Гринько был всегда самым тихим, незаметным актером на съемочной площадке. С ним было спокойно, как с родным человеком! Знаете, я давно вывел для себя правило: чем хуже артист, тем больше внимания он к себе требует. Талант — это прежде всего тишина. Тишина и сосредоточенность. Сейчас много артистов, как бы поярче выразиться — громких. Все им не то: сценарий плохой, текст выговорить нельзя, гостиница не та, поезд, костюм, грим... У каждого к договору прописан райдер, в нем все условия проживания, перемещения, еды, работы на площадке, переработок, штрафные санкции. А начинают играть — пшик. В общем, райдеры появились, а актеры исчезают.
— Дмитрий, а откуда взялась история, что вы погибли в Афганистане?
— Это многолетний блуждающий слух. Кто его пустил — не знаю. Но однажды новость дошла до Нечаева. Он мне рассказывал, что в этот момент все внутри оборвалось. Леонид Алексеевич купил бутылку водки, выпил, плакал. Потом, когда узнал, что все это липа, опять купил бутылку водки, выпил, но уже на радостях. В более поздней версии этой байки я погибал в Чечне, сейчас, наверное, сказали бы — в Сирии. Может быть, это наше национальное: все лучшее должно погибнуть и желательно в расцвете лет. Мы ведь только в горе объединяемся.
Раз уж зашла речь о нашем менталитете... К «Уходящей натуре» мы искали, простите за тавтологию, натуру в Белоруссии. Там ведь до сих пор много советского. У нас по сюжету — 1978 год. Нужно было найти типичный советский райцентр, в котором есть типичные для того времени райисполком и кафе. Заехали в маленький городок недалеко от Минска. Посмотрели исполком, посмотрели кафе. Решили в нем пообедать и обсудить, что подходит. Помните в брежневские времена столовские алюминиевые ложки? С дырками на ручке, чтобы их граждане домой не перли? Так вот там все было именно так! Борщ в нержавеющих мисках с ушками!
Спрашиваю Родионова, что из увиденного ему понравилось. У него богатый опыт: когда я был студентом, он уже работал оператором и снимал «Иди и смотри». Алексей Борисович зачерпывает борщ, поднимает глаза, я жду, и он наконец говорит: «Знаете, Дима, по-моему, мы попали в социологический заповедник».
