«Нам надо расстаться», — сказал Нигматулин. Слез не было, в голове крутилась одна мысль: «Талгат тебя предал!» Мрачная иду из института. Вдруг — цыганка: «Скоро все плохое позабудешь!» Вспомнила ее слова, когда Ростоцкий утвердил меня в «...А зори здесь тихие». И началась совсем другая жизнь.
Эта картина стала для меня судьбоносной. Но был момент, когда я готова была попросту сбежать со съемок и вообще поставить крест на актерской профессии.
В тот злополучный день мне надо было сыграть в сцене, где девчонки издеваются над влюбленной в Васкова Лизой, а она убегает на берег озера. Моя героиня Рита Осянина идет вслед за ней, чтобы успокоить. Лиза Бричкина рассказывает историю своей безответной любви и вспоминает мамины слова: «Ты верь, доченька, верь! Может, и придет оно завтра, счастье-то, не обойдет тебя стороной». От меня требовалось всего-навсего повторить простую фразу: «Ты верь, Лиза, обязательно верь!» Но только так это сделать, чтобы зрителю было понятно: к моей героине счастье уже не придет. Что-то такое должно появиться внутри, блеснуть в глазах. И вот произношу слова, а режиссер Ростоцкий все повторяет: «Давайте еще дубль, еще...» Наконец Станислав Иосифович, старательно избегая моего взгляда, командует: «Все, ребята, давайте на сегодня заканчивать». Потом слышу, как он обсуждает план на завтрашний день, и понимаю: переснимать нашу сцену не будут. Все, это провал! В домик, где мы с девочками жили, возвращаться не стала, пошла в лес, прилегла на шинельку, рыдала и думала: какая же я бездарная! Остается только одно — на попутке добраться до Петрозаводска, взять билет на поезд и вернуться в Москву...
Утром проснулась от криков. Вскочила перепуганная: елки-палки, меня же, наверное, ищут! И действительно, Зоя Дмитриевна подняла жуткую панику. А тут из леса выхожу я — заплаканная, с опухшими глазами. Она это увидела и раскричалась еще сильнее: «Да какая ты артистка?! Ты посмотри на себя, на кого ты похожа?!» А нас совсем не гримировали за исключением Оли Остроумовой, героине которой по сюжету полагалось быть эффектной, — ей наклеивали ресницы. Второй режиссер кричит — я рыдаю. Вдруг слышу, сзади тоже раздаются всхлипы. Оборачиваюсь, а все девчонки — Оля Остроумова, Лена Драпеко, Катя Маркова и Ира Долганова — плачут со мной хором, так жалко им меня стало. Едва представила себе, как смешно это выглядит со стороны, — раз! — и вернулась на землю.
