Бабушка с дедушкой приехали в Ленинград в 1929 году. Жили в пригороде, но очень любили гулять по Ленинграду. И вот проходя мимо нашего будущего дома, бабушка сказала, что хочет жить именно в таком, где есть парадный и черный входы. Свободных квартир не было, но в доме имелось помещение — бывшая конюшня, и управдом предложил деду самому сделать из нее коммунальную квартиру. Так в 1932 году появился в наших документах этот адрес, и вскоре там родилась мама. Выезжали оттуда только однажды — был капитальный ремонт.
Когда моя мама вышла замуж, они с папой стали жить с ее родителями. В этом же доме я появилась на свет. Помню огромное окно, за ним яркий желтый фонарь и звуки трамвая. Вечером окно закрывали газетами и оставался только звук трамвая.
Отопления никакого, но был камин. А потолки высоченные, больше трех с половиной метров, поэтому протапливалось помещение непросто и долго. Купали меня маленькую в оцинкованной ванночке типа небольшого корыта. Ставили ее ближе к камину, чтобы вода не успевала быстро остыть. Один раз поставили слишком близко, и я, дотронувшись до края ванночки, обожглась. Орала на всю округу, и папа долго носил меня на руках, пытаясь успокоить. Очень яркое воспоминание.
Еще помню большой сундук в общей прихожей, на котором я сидела и ждала родителей с репетиций и спектаклей. В какой-то момент папа просто перестал приходить домой. После развода родителей общение с отцом не сразу свелось к нулю, но воспоминание почему-то осталось только одно: он брал меня, вероятно, на выходной день и вот мы едем обратно с мамой, я рыдаю, потому что не понимаю, почему мы не вместе, почему папа не едет с нами домой. И все это страшно грустно! До их развода мы везде ходили втроем, и в моем сознании отпечатались две взрослые руки, которые держат меня с двух сторон. И тут все, такое прекрасное и доброе, рухнуло. Было больно. Как раз тогда у меня появились первые седые волосы — да, в пять лет. После той встречи с отцом я очень плохо засыпала. Мама вспоминала, что ей было не по себе от моих слов: «Давай найдем папу, который не уйдет» и «Он не из-за тебя ушел, а из-за меня». Спала тоже плохо. А утром мама стала меня причесывать и вскрикнула — в темных волосах образовалась светлая седая прядь. Ее это настолько шокировало, что она кинулась звонить Эммануилу Гедеоновичу. Мама сказала, что ему лучше пока не брать меня на выходные, потому что я очень серьезно переживаю. Отец это воспринял как запрет на общение вообще...
