Мы долгое эхо друг друга...
Нас попросили толкнуть «Москвич», чтобы завести, сел аккумулятор, мы толкнули под горку — завелся, уехал.
— Но кто же вас все-таки вернул к жизни, когда переломались? — с пьяной назойливостью обратился я к нераскрытой теме. — Актриса?
— Вот дал бы я тебе по физиономии, не будь ты моим соавтором, — сказал Матвеев. — Ну, Вия, Вия, всю душу ты мне вымотал! Никому об этом никогда не рассказывал.
— Красивая была. Безумно красивая, и фильм «Родная кровь» мне понравился, это не комплимент. Было у вас с ней что-нибудь, признайтесь?
— Отцепись, сказал! — вспылил Матвеев, сведя брови к переносице. — Что я тебе — баба, сплетничать, а?
— Коли касается двух Народных артистов СССР, это не сплетня, а национальное достояние! — возразил я. — Какая она, Вия Артмане?
— Именно этот вопрос и я задал режиссеру Мише Ершову, который приехал ко мне, тогда немощному инвалиду.
— Не могу все-таки представить вас немощным.
— Получил инвалидность, все богатство — костыли да корсет. Но жили: у Лиды сто пятьдесят рублей зарплата, моя пенсия... В шестидесятых можно было прожить. Ворвался ко мне Ершов со сценарием, стал уверять, что только я должен играть главную роль в его фильме.
Я отказывался, чувствуя физическое бессилие, хотя вернуться в профессию, конечно, безумно хотелось. Ершов уговаривал, даже сцену они со сценаристом переписали: там герой с войны с легочным ранением приезжал на побывку, а потом сделали так, что в ногу был ранен — я-то еле передвигался. В общем, уговорил. За время подготовительного периода я похудел (пока лежал, разнесло вширь, узнать было трудно), боли поубавились, отказался от корсета, костылей... Ну, и приехал в Ригу.
Ершов уверял, что дуэт у нас с Артмане сложится. Но первая встреча меня сильно огорчила: совсем не то! Спору нет, и лицом, и станом хороша. Но что-то барское, надменное прорывалось в ее интонациях, взгляде насмешливом. Как потом узнал, Вия меня еще более ласково охарактеризовала: мол, такого грубого, неотесанного, двигающегося как медведь мужлана вообще полюбить нельзя.
Было явное взаимное неприятие. Хотел отказаться от роли, уехать. Но аванс на студии был уже получен и благополучно пропит, как говорится. Кстати, ничего там у тебя не осталось, в твоей четверти?
— На донышке.
— Давай... Про что я?
— Про Вию.
— Ах да. Про Виечку... Скрепя сердце начал себя заставлять выискивать в партнерше хоть какие-то черты, которые вызвали бы симпатию, — иначе зритель не поверит в любовь. Смотрел тут спектакль нашего самого знаменитого театрального режиссера нетрадиционной, как теперь говорят, ориентации, там ухоженные, накрашенные юноши разыгрывают любовь к девицам, но ни слову, ни движению не веришь!
Обязательно надо любить!
— Вы хотите сказать, что были влюблены и в Элину Быстрицкую, с которой играли в Малом театре, и в киношных партнерш — Тамару Семину, Людмилу Хитяеву, Маргариту Володину, Валерию Заклунную, Валентину Малявину, Зинаиду Кириенко, Галину Польских, Ларису Удовиченко, Ольгу Егорову, Остроумову? Кажется, никого не забыл?
— Во всех! Но ты и половины не перечислил. А если нет любви, получится «якобы» — дурное слово, популярное нынче у молодежи. Якобы чувство, якобы любовь, якобы жизнь... Так вот, стал я выискивать в Вие что-то такое, что привлекло бы меня, и если удавалось зацепиться хоть за какое-то даже не чувство, а намек на чувство, то раздувал изо всех сил, как уголек.
— Так вы выдумали Вию?
— Начинал с этого.
Но постепенно сама жизнь, сама Вия... Например, меня очаровал ее мягкий мелодичный акцент, с таким акцентом хорошо читать лирические стихи. Ее взгляд, как правило холодный и насмешливый, он может быть таким нежным... Чтобы помочь себе влюбиться, я попросил:
— Покажи мне свою Ригу.
Не забуду, как Вия посмотрела на меня распахнутыми светло-голубыми удивленными глазищами! И говорит:
— Боженька, что я слышу! Ты это всерьез, Евгений? Тебя действительно интересует моя Рига?!
