— Приехали на поезде. До Варшавы.
И тут консул задает вопрос, после которого нужно вызывать санитаров из психушки. Потому что услышать такое от нашего дипломата просто невозможно:
— Ребята, в Варшаве советская власть есть?
Дело происходит в одной из стран социалистического лагеря, где, судя по нашим газетам, очень успешно строится социализм советского образца.
— Дико извиняюсь, — в свою очередь спрашиваю я, — но где мы сейчас находимся, в советском консульстве или в дурдоме? У меня ощущение какого-то сюрреализма.
Тогда консул, нервно хрустя костяшками пальцев, начинает нас просвещать, что антисоветские элементы из движения «Солидарность» захватили власть в Гданьске, Сопоте и Гдыне.
Что электрик Лех Валенса объявил войну правительству, поэтому перерезаны все коммуникации, нет никакой связи с Варшавой. Что советские военные корабли Балтийского флота навели пушки на Гданьск и в любую секунду могут начать бомбить. Надо подготовиться к эвакуации из города сотрудников, их семей и агентуры. Наши доблестные дипломаты собрали на всех автозаправках остатки бензина, залили в канистры и свезли в консульство. Горючее находится в подвале, и дом может взлететь на воздух к едрене фене буквально от одной искры. Поэтому у Володи Климова и отобрали сигарету.
— Я не понимаю, ребята: какой идиот вас сюда отправил? И останетесь ли вы в живых, когда начнется обстрел этого проклятого места?
И тут до меня кое-что доходит.
Я, например, понимаю, что бронированная машина, на которой мы ехали, принадлежала польской госбезопасности и наш «администратор» перевозил в ней оружие для какой-то правительственной группировки. А нас использовали как прикрытие.
— Но не будем падать духом, друзья, у меня есть сведения, что завтра Эдвард Герек, первый секретарь Польской объединенной рабочей партии, должен выступить по телевидению с обращением к нации. Надеюсь, что после этого антисоветское восстание сразу прекратится. Ждите семнадцати часов, — обнадеживает нас консул.
Возвращаемся в Сопот. А там фестивальная гулянка не прекращается, даже несмотря на запрет продажи водки.
Нам на это плевать — «у нас с собой было». «Панове, — спрашивает бармен в гостинице, — может, вы мне продадите пару бутылочек?» Продали — и зря. Через день водка у нас кончилась и мы пошли к этому бармену — покупать нашу же водку по тройной цене.
В семнадцать часов, как наказал консул, мы садимся в гостинице перед телевизором и видим дрожащего от страха Герека. Он несет какую-то околесицу. Ровно через час в знак протеста буквально в каждом сопотском окне появляется флаг «Солидарности».
Но все это происходило в городе. А на фестивале продолжался пир во время чумы. Артисты пили, гуляли, получали премии. В зале звучали аплодисменты. И никто не придавал особого значения тому, что какой-то усатый электрик устроил бузу на гданьской судоверфи.
А мы и подавно. Приехали делать кино и все нужные кадры с Пугачевой в Польше отсняли.
В Москве съемки продолжились. Наметили первую сцену: выход главной героини со стадиона. Пугачева появилась на съемочной площадке в каком-то мужском полувоенном пальто (где она его только взяла?), а на голову нацепила маленькую шляпку. И этот ужас казался ей воплощением элегантности. Лично я считаю, что Алла Борисовна вообще никогда не отличалась изысканным вкусом. Мне даже стыдно было ходить с ней в магазины. Она ухитрялась выбирать из множества нарядов самую безвкусную одежду и носила ее потом с немыслимым апломбом. Намекать ей, что женщина должна скрывать недостатки и подчеркивать достоинства, — бесполезно.
