С тех самых пор, думаю, все и началось у меня. Ведь так важно, когда учитель говорит тебе: «Если хочешь — делай, пробуй, не бойся ошибиться!» В режиссерских начинаниях Табаков, надо сказать, поддерживал не только меня, а всех своих студентов. Он, например, когда режиссировал, нередко сажал нас рядом с собой, и мы воочию видели, как он работал.
Кстати, точно так же я сейчас веду себя в театре со своими ребятами, у которых вижу режиссерские задатки. Говорю им: «Сделайте эскиз минут на двадцать, возьмите какую-то пьесу, придумайте, как ее необычно подать, покажите мне, на что вы способны, я всегда вас поддержу!» Могу отметить, допустим, Альберта Хасиева, который, мне кажется, один из лучших сегодня. Благодаря его режиссерским способностям в нашем репертуаре появился необычный спектакль «Василий Теркин».
— Вам знакомо чувство зависти?
— К кому? К коллегам? Да ну что вы! Такого никогда не было, чтобы я завидовал успеху товарищей. А сейчас, в статусе худрука, — тем более. По мне чем больше, успешнее играют мои ребята, тем лучше. Я заинтересован в этом как никто. Знаете, тот же Олег Павлович говорил: «Интеллигент — это не тот, кто спину ровно держит, не чавкает за столом, а тот, кто не потерял способности удивляться успеху других!» В нашем актерском труде это особенно важно.
— Откройте тайну, сколько в среднем уходит времени на подготовку того или иного спектакля?
— Оптимальный срок, с моей точки зрения, — месяца три-четыре. Впрочем, все зависит от сложности спектакля, от того, какие задачи художник с режиссером ставят перед актерами, насколько они их поняли и как все задуманное смогут выполнить на сцене. Я, например, сейчас хочу начать одну большую историю, в которой есть и музыка, и танцы, много хореографии, всякой фантасмагории. Конечно, потребуется время. Если в феврале начну, то, даст Бог, к первому сентября все будет готово.
Иногда работа над спектаклем может идти и семь, и даже девять месяцев, но это уже — в крайнем случае, хотя такое у нас бывало. Главное тут — не переборщить, не довести до момента, когда всем просто все надоест, набьет оскомину.
А вообще, мы понимаем, что натворили, только в первые зрительские прогоны. Ведь чего бы мы ни напридумывали, как бы ни изощрялись на сцене, последнее слово за зрителем. (Улыбается.) Он выносит приговор. Только зритель решает, насколько сегодня мы были хороши.
