— Каким режиссером был Андрей Кончаловский?
— Ему было 26 лет, а мне 17. Есть поговорка, что «мужчины любят глазами, а женщины — ушами». Так вот он меня буквально заговорил и сразил своими историями и рассказами. Андрей был очень образованным, он к тому времени уже написал сценарий фильма «Андрей Рублев». То есть они с Тарковским его писали. Тогда Андрону было 23 года, а Тарковскому около тридцати. Сколько надо было поднять исторических сведений, узнать историю всех великих иконописцев — Феофана Грека, Андрея Рублева! Сейчас и в 50 лет человек еще считается молодым и даже начинающим и перспективным. А в 60-е годы двадцать уже считалось зрелостью.
Он мне и про Библию рассказывал, а тогда у нас в Советском Союзе она была запрещена.
При всем своем обаянии Кончаловский очень требовательный человек. И хотя был в меня влюблен, спуска не давал. На съемках мне нельзя было есть. Когда он видел у меня в руках что-нибудь съедобное, то вырывал это и съедал сам. Даже помидоры и яблоки. Морковку разрешал и капусту. А больше ни крошечки. Потому что героиня по сюжету очень худенькая, почти прозрачная.
Но я никак не худела. И Андрону почему-то казалось, будто где-то тайком от него ем.
Едем, бывало, на съемку, и слышу от него: «Так, лицо сегодня у тебя худенькое, будем крупные планы снимать». Через полчаса приезжаем на место съемки. Андрон смотрит на меня и срывается на крик: «Почему у тебя такая огромная будка, что ты съела?» А я не ела ничего.
Уже по возвращении в Москву я проходила плановое обследование у врача. И доктор мне объяснил, что это из-за сердечной недостаточности в гористой местности я опухала.
Когда в Москве фильм доснимали в павильоне, за две недели я похудела на пять килограммов. При этом полноценно съедая и завтрак, и обед, и ужин.
— Отец Андрея Кончаловского — известный писатель, автор слов cоветского гимна Сергей Михалков, мама — писательница, поэтесса, переводчик Наталья Кончаловская, брат — тогда начинающий актер Никита Михалков. Вам было сложно войти в такую семью?
— О маме Андрей Сергеевич много рассказывал мне на съемках в Киргизии. И я полюбила ее заранее, по его рассказам.
Помню, она прислала свою фотографию, там, где выступает на сцене. На обратной стороне было написано: «Я чихаю свою поэму». Мне это очень понравилось. Да еще и Андрон говорил: «Мама моя — настоящая женщина, пишет стихи, поэмы. И в то же время может унитаз почистить, не погнушается, если нужно».
Сергей Владимирович два раза приезжал в Киргизию к нам на съемки. Ему тогда было чуть больше пятидесяти. В сущности — молодой мужчина. Потом уже, когда мы были с Андроном женаты, Сергей Владимирович, бывало, хлопнет меня по попе и скажет: «О, секс-бомбочка!» Шутил так.
Никита тоже приезжал на съемки, пробыл там почти два месяца, помогал брату.
С Натальей Петровной мы познакомились уже в Москве. Я страшно волновалась перед встречей. Обула туфельки на каблучках, а уже выпал снег. Мы с Кончаловским ехали в такси на дачу Михалковых на Николиной Горе, я сидела в бигуди. Вошли в дом — они стоят: Сергей Владимирович с Натальей Петровной, Никита, еще кто-то. И на меня смотрят.
Я сказала: «Я сейчас!» — и убежала в ванную.
Целый час приводила себя в порядок. Сделала роскошную балетную прическу — мы, балетные, умели красиво причесываться, — подкрасилась. Когда я вышла, Наталья Петровна на меня посмотрела и говорит: «Ой, ну это же абсолютный Гоген!»
Пообедали, потом она меня закутала в свою огромную оренбургскую шаль, дала свои боты. И мы пошли по Николиной Горе, по всем соседям — она показывала им свою невестку. И все говорили: «Точно, абсолютный Гоген!» А там тогда жил самый цвет интеллигенции.