«Мы гуляли с Андреем Сергеевичем по Венеции и вдруг встретили члена жюри из Чехословакии. Он подошел и сказал Андрону: «Были четыре претендентки на лучшую женскую роль — Джейн Фонда, Джули Кристи, Ингрид Тулин и Наташа, — добавил: — Присудили Наташе». А я краем уха слышу, но даже боюсь в голову брать — мало ли, может, он ошибся. У Андрона тень по лицу пробежала. Потому что если присудили приз за лучшую роль, то сам фильм его уже не получит, не могут дать два приза. Потом он выдохнул и говорит мне: «Ну, тебе это нужнее».
— Ваш папа казах, а мама полька. Как смешение культур проявлялось в семье? Или присутствовала одна культура — советская?
— Разговаривали по-русски дома всегда. У нас была огромная библиотека русской литературы: каким-то образом мама доставала собрания сочинений. И сама она очень любила читать. Мама была домохозяйкой, занималась детьми — нас пятеро: две сестры и три брата. А папа был военным, он окончил академию имени Фрунзе в Москве и получил распределение в Алма-Ату. И мы поехали всей семьей.
Дома родители нас наставляли, что надо быть честным, трудолюбивым и скромным. А мама еще всегда говорила, что мы все должны окончить школу с медалями и получить высшее образование.
Мне было лет девять, когда я бежала по улице и увидела объявление о том, что проходит набор в хореографическое училище, которое готовит артистов балета. Слово «хореографическое» я не поняла, а вот «артистов балета» воодушевило. Примчалась домой и сообщила об этом маме.
Она отрезала:
— Нет. Если ты поступишь в балетную школу, то будешь плохо учиться в общеобразовательной.
Я — в слезы. Тогда мама говорит:
— Ну ладно — раз ты так хочешь, то сама справки собирай и сама ходи на экзамены.
И я бегала собирала. В милицию сходила за справкой — почему-то она и оттуда требовалась, в домоуправление, в поликлинику. Ходила на туры, и меня приняли.
И каждый день рано утром я ездила в хореографическое училище. А мама потом приезжала ко мне на троллейбусе, она привозила в кастрюльке еду и кормила меня. И потом я мчалась в школу общеобразовательную. Это было достаточно тяжело. Проучилась год, а потом группу самых перспективных ребят — меня в том числе — пригласили показаться в Москву в хореографическое училище при Большом театре. Меня приняли, и я продолжила учиться, готовилась стать балериной. Жили мы в интернате. В Москве стало полегче, здесь же все в одном училище — и общеобразовательные предметы, и специальные.
Это был золотой век балета в СССР. Уланова, Плисецкая, Стручкова, Тимофеева, на сцене блистали настоящие звезды. К нам приходили известные артисты балета. Они переодевались в раздевалке и вставали к станку, показывали нам упражнения, репетировали с нами. Мы же вместе с ними участвовали в спектаклях Большого театра, Кремлевского дворца и Театра Станиславского. Стоишь смотришь во все глаза, слушаешь, как они дышат после того, как станцевали вариацию. Я очень благодарна судьбе за то, что в моей жизни были такая школа и педагоги.
К сожалению, во время учебы у меня обнаружили порок сердца. Стало ясно, что балет я не потяну, у артистов балета сердце должно быть здоровым.
На предпоследнем курсе у нас появился новый предмет — актерское мастерство. Занятия вел Александр Александрович Клейн. Он был танцовщиком, исполнял партию Злого гения в «Лебедином озере», служил в Театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. Он стал выделять меня из остальных девочек, говорил: «Знаешь, а ты очень способная». Даже приглашал балетмейстеров и артистов из театра — они ставили этюды на меня персонально. И я, воодушевленная, подумала, что вот окончу училище, потанцую два года в Алма-Ате (в те годы нужно было свой диплом отработать в городе, от которого направляли учиться) — вернусь в Москву и, пожалуй, поступлю в театральное училище и стану актрисой театра.
