Сказать, что Чарльз был поражен, означало не сказать ничего. Он был оглушен, повержен. Решительно невозможно поверить, что тихоня Кэйт, неспособная, как он думал, выбрать без посторонней помощи даже материю на платье, приняла решение первой. Однако и это еще не все. Кэтрин заявила, что не желает сохранять в тайне их разъезд и делать хорошую мину при плохой игре. Развод по тогдашним законам оставался невозможным, однако юридически оформить раздельное проживание супругов и их финансовые взаимоотношения было вполне реально. Именно этого она и потребовала.
Озадаченный и раздраженный Чарльз начисто забыл о том, как еще недавно сам мечтал о свободе, и категорически отказался следовать советам друзей, убеждавших замять скандал по той простой причине, что все обстоятельства разъезда против него. Как ребенок, лупящий кулаком дверь, об которую сам же и ударился, он продолжал бушевать, сделав в результате разлад в собственной семье предметом ненавистных ему сплетен. В тщетном стремлении хотя бы отчасти излить досаду на Кэйт он даже опубликовал подробный отчет о собственных семейных проблемах на страницах возглавляемого им журнала «Домашнее чтение». Но изменить что-либо было уже невозможно...
Миссис Диккенс поселилась в небольшом доме на Глостеркресент, неподалеку от Риджентс-парка. Скромную жизнь в нем ей отныне обеспечивали шестьсот фунтов, их Чарльз по решению суда выплачивал жене в качестве ежегодного содержания. Для соблюдения приличий, к которым так чувствительна была тогдашняя Англия, с матерью жил старший сын Чарльз. Другие дети, в том числе и младшие, остались с отцом и вскоре переехали вместе с ним в Гэдсхилл-Плейс. Их встречам с матерью Диккенс не препятствовал, но дети, выросшие в доме, где все и всегда подчинялось отцу, сами на них не отваживались. Даже бывая на уроках музыки в доме напротив, дочери никогда не заходили к Кэйт. Но она, как обычно, молчала.
Со временем слухи вокруг скандала в семье Чарльза Диккенса улеглись, жизнь снова вошла в прежнюю колею, а воспоминания о той, что двадцать лет была спутницей его жизни, будто вовсе изгладились. Дом писателя, в котором правили оставшаяся подле обожаемого зятя Джорджина Хогарт и старшая дочь Мэйми, вновь стал хлебосольным приютом для гостей, которые круглый год не покидали Гэдсхилл-Плейс.
Сольные выступления Диккенса на сцене пользовались не меньшей, а возможно, даже большей популярностью, чем некогда его романы. Новая любовь разожгла в душе Чарльза начавший было угасать огонь, и этим новым пылом он теперь делился со зрителями столь же щедро, как некогда с читателями. Когда Диккенс исполнял в лицах сцену убийства Нэнси из «Оливера Твиста», мужчины в зале заливались слезами, а дамы падали в обморок. За последние десять лет жизни благодаря этим выступлениям и двум последним романам — «Большие надежды» и «Наш общий друг» — писатель удвоил состояние.
Эллен Тернан в конце концов уступила его ухаживаниям, оценив ту заботу, которой Диккенс окружил ее саму, сестер и матушку, а также щедрую финансовую помощь. Она милостиво, хотя и тайно, принимала писателя в доме, что он снял для нее на лондонской Линден-Гроув. Именно здесь Чарльз Диккенс начал писать свой последний роман «Тайна Эдвина Друда», который так и не успел закончить...
И все же после ухода Кэт в доме Диккенса, да и в его душе навсегда осталась какая-то червоточина. Вопреки надеждам свобода не вернула ему молодости. Он больше никогда уже не был тем искрометным весельчаком, который, купив в дешевой книжной лавчонке самоучитель фокусника, часами разбирал описанные там забавы, чтобы потом сорвать аплодисменты малышни, достав из собственного цилиндра пышущий жаром ванильный пудинг.
Тень в одночасье надломившейся жизни легла и на детей Диккенса. Матушкина любимица Кэйти-младшая, яростно защищавшая ее во время ссор с отцом, так и не оправившись после расставания родителей, поспешила покинуть Гэдсхилл-Плейс и выйти замуж за первого же подвернувшегося жениха, с которым была несчастна. Мэйми, боявшаяся, что без нее стареющий Диккенс будет чувствовать себя одиноким, осталась старой девой. Сыновья, за исключением Генри, тоже разочаровали отца, в особенности передавшейся через поколение склонностью к расточительности.
Словно стремясь убедить себя в правоте собственных непоправимых шагов, Диккенс в последние годы одну за другой рвал привязывавшие его к прошлому нити. Он продал Тэвисток-хаус, в котором некогда так весело справляла рождественские праздники их большая и шумная семья, а спустя два года после расставания с женой сжег на поле неподалеку от Гэдсхилл-Плейс всю свою переписку.
Кэйти же хранила письма мужа до конца жизни и перед смертью отдала их дочери с просьбой опубликовать. Последнее, чего хотела от жизни одинокая и всеми забытая жена знаменитого писателя, — это поделиться воспоминаниями о любви, которая, как она продолжала верить, некогда все же жила в их с Чарльзом доме.
Сентябрь, 2007 год
В феврале исполнилось двести десять лет со дня рождения великого английского писателя.
