— Когда вы впервые полетели в Америку?
— В 1989-м. Галерейщица Филлис Кайнд, открывшая мою живопись для американцев, пригласила в Нью-Йорк — чтобы я писал там картины, а она бы их продавала.
Везли мы с женой в Америку большой рулон моих холстов, из-за чего нас на контроле в аэропорту задержали. Когда же пропустили, оказалось, что наши кресла уже заняты — на некоторые места продавали по два билета. А визы заканчивались грядущей ночью...
У меня возникло ощущение, что никогда из Союза не выеду, что все возвращается на круги своя... Но тут появилась некая аэрофлотовская дама, которая оформила нам билеты на следующий день и продлила визы. Потом выяснилось: попади мы на самолет сразу, нас с уже истекшими визами завернули бы на американской границе.
В аэропорту Нью-Йорка пошли искать рулон с картинами, а его нигде нет... Вместе со встречавшей нас владелицей галереи бегали по терминалам, в конце концов нашли — насквозь пробитый каким-то тяжелым и острым предметом вроде топора. Пришлось потом из Метрополитен-музея вызывать реставратора, заделывать дыры в холстах.
В Америку мы прилетели почти одновременно с Эриком Булатовым, он тоже прибыл с женой. Наша общая галерейщица Филлис решила, что Эрик станет работать в Нью-Йорке, а я — в Чикаго, где у нее еще одна галерея и где завтра должна открыться моя выставка. Мы с женой и галерейщицей сразу пересели в самолет, направлявшийся туда. Но в Чикаго у меня все внутри запротестовало: почему-то сразу стало ясно до боли, что это не то место, где я смогу работать. Я уперся: сказал Филлис, что в Чикаго не останусь. Открыли выставку и через несколько дней вернулись в Нью-Йорк.
Когда таксист вез нас из аэропорта на Манхэттен и я впервые увидел скалы небоскребов, возникло неожиданное и волнующее чувство, что еду домой. Тогда же понял, что Москва — моя муза, очень энергетическое место, но Нью-Йорк — первый во всем мире по этой части. В этом городе я с огромным удовольствием работал. Мы с женой сняли квартиру, родили ребенка и жили на деньги, которые я зарабатывал живописью. Приезжали в Москву богачами, с кучей подарков близким.
— Расскажите, как писали по просьбе американцев портреты Михаила Горбачева.
— Началась эта история в 1987 году. Мне позвонил переводчик и сказал, что в Москву приехал главный художник журнала Time. У них всегда в последнем, двенадцатом номере на обложке дают портрет человека года. В тот раз им стал Горбачев, и журнал решил заказать его портрет советскому художнику. Осмотревшись, выбрали нескольких, в том числе и меня.
В разговоре выяснилось, что им нужен парадный портрет, а это совсем не мое. Глянул с тоской за окно и увидел дирижабль с флагом СССР: как раз праздновали семидесятилетие советской власти. Я встрепенулся, думаю: хорошо, будет вам Горбачев, а в небе над ним дирижабль с красным флагом.
Начал портрет: иконописный колорит, ракурс немного снизу, говорящий рот — Горбачев будто выступает. Пишу, ничего путного не выходит. Начал другой портрет: закатное небо, генсек улыбается. В вышине и там и там — дирижабль с флагом СССР. Как взялся за второй, так и первый пошел.
