Это уже не очень походило на игру и приобретало все более серьезный размах. На берегу Яузы напротив Преображенского дворца возвели потешный городок, причем Петр в строительстве участвовал наравне со всеми: рубил, строгал, таскал, вбивал, устанавливал орудия. Софья, которой регулярно доносили о происходящем, проявила беспечную недальновидность. Она забавлялась глупыми играми «волчонка», в душе надеясь, что он, может, покалечится, а то и убьется. И ни разу не подумала о том, что у нее под боком обретает мощь опасная сила.
Софья расслабилась — ну что ей этот сосланный с глаз долой мальчишка? Коли не погибнет на своих нелепых стрельбищах, так сопьется — в Немецкой слободе он быстро приохотился к пиву, водке и всяческим непотребствам. При его потешной крепости под названием Прешбург был «Всешутейший, Всепьянейший и Сумасброднейший Собор» — и Софья радовалась: пусть себе этот недоцареныш пьет, шутит и сумасбродничает...
Ускользнуло от царевны, что в Немецкой слободе Петр занят не только гульбой и распутством. После смерти брата Федора Алексеевича он увлекся науками. К пониманию необходимости учиться пришел через военное дело, которым был одержим с малолетства. Теперь голландский купец Франц Тиммерман преподавал ему арифметику, геометрию и астрономию. Правда неусидчивость по-прежнему отличала молодого повесу.
Петр целыми днями пропадал в Немецкой слободе — место это между Яузой и ручьем Кукуем было уникальным в тогдашней Москве. Издавна здесь селились иностранцы — «немцами», то есть «немыми», называли любого, говорившего на ином языке. Слобода напоминала ухоженный европейский городок, частичку иного мира, завораживавшего Петра с тех пор, когда родители заказали ему первый военный мундирчик. Здесь он чувствовал себя другим человеком — охотно примерял иностранные кафтаны, учился танцам, постигал особенности иноземных традиций, пробовал местную еду и напитки, даже рискнул посетить католическую мессу.
