— Ты такой же тупой, как доцент! — спускается и идет на свое место».
Даже когда отец упал с высокой сцены театра «Эрмитаж» в зал, спектакль не был остановлен. Миниатюра «Сундук» игралась в полной темноте при выключенных световых надписях «Выход». В образе персонажа, который пытается выбраться из запертого сундука, папа и рухнул в первый ряд. На ощупь поднялся по ступенькам и после секундной заминки снова был в роли. Я тогда здорово за него испугался: «Пап, ну ты осторожнее! А если бы в театре была оркестровая яма? Навернувшись с трехметровой высоты, точно одними ушибами не отделался бы!»
В другой раз, играя «Сундук», он глубоко пропорол руку торчавшим из декорации гвоздем. После окончания миниатюры за кулисами рану забинтовали — отец довел спектакль до конца и только потом поехал в больницу, где наложили несколько швов.
Роман Карцев не понимал, как можно петь под фонограмму и брать за это колоссальные деньги со зрителей. Они с Ильченко были крайне редкими гостями «Голубых огоньков» — стыдились принимать участие в действе, где бородатые шутки и анекдоты выдавались за экспромт, а бездарные пародии — за большое искусство. Сначала дуэт звали, но получив несколько отказов, перестали.
Игнорировать приглашения (точнее — приказы) выступить перед вождями страны на кулуарной вечеринке было невозможно, и каждый раз это оборачивалось серьезным испытанием. Тут я опять вставлю рассказ от первого лица, хотя понимаю, что печатный текст не в состоянии передать папины интонации: «В Одессу, где мы тогда работали, пришло распоряжение доставить дуэт Карцев — Ильченко для участия в праздничной новогодней программе перед членами ЦК. Место проведения — Барвиха, время — ночь с тридцать первого на первое. В качестве бонуса за то, что не сможем встретить Новый год в кругу семьи, разрешили взять с собой жен. В Москве поселили в гостинице «Варшава» и велели к десяти быть готовыми. Помню, мы с Витей еще порадовались выбору организаторов: миниатюру «Авас» во время гастролей по странам Содружества играли на венгерском, румынском, болгарском, немецком — и везде в залах стоял дикий хохот.
В одиннадцать черная «Волга» привезла нас в Барвиху. Там первым делом попросили показать сцену, где предстоит выступать и, мягко говоря, ошалели. Столы в большом зале стояли буквой «П», чуть отступив от них, высилась огромная пушистая елка, а уж за ней — помост для артистов. То есть все устроено так, что ни один из празднующих сцену не увидит. Потом-то мы поняли, что оно, может, и к лучшему, но с разбегу принялись искать, кто подвинет елку. Успевший надраться электрик сказал, что ему для иллюминации выдали слишком короткий шнур, поэтому трогать елку нельзя, — и исчез. Всей концертной бригадой, в которую кроме нас с Витей входили бас из Большого театра, фокусник и конферансье, на свой страх и риск оттащили елку в сторону.
После многочисленных и однообразно нудных тостов конферансье наконец-то объявил о начале концерта. Бас исполнил «Песню о Родине» и был награжден тремя жидкими хлопками, фокуснику, у которого от волнения все падало из рук, досталось и того меньше. Потом настал наш черед. Впервые за всю историю исполнения «Аваса» в зале стояла мертвая тишина. Мы с Витей так и ушли с помоста под звук своих шагов.
