Папа был в школе всего один раз, когда встал вопрос о моем отчислении и директор потребовал «именно Романа Андреевича», видимо полагая, что он имеет на сына большее влияние. Прекрасно помню тот визит: директор водит отца с экскурсией по школе, а за ними тянется процессия теток — учителей, методистов. Карцев вертит головой и похож на хомяка, которого не до конца разбудив, вытащили из норы. На лице читается крайнее недоумение: «Куда я попал? Что здесь делаю? Кто все эти люди?»
Вернувшись после уроков домой, застал отца лежащим на диване со стопкой листов в руках — он учил очередной текст. Поднял на меня глаза:
— Как дела?
— Нормально.
— Ну и хорошо.
Ни нотации «как докатился до жизни такой», ни констатации «Тебя оставили, но это в последний раз — подумай, куда пойдешь, когда выгонят». Такое впечатление, что он уже забыл, что утром был в школе...
А первые детские воспоминания, связанные с отцом, — это прогулки по Одессе. Для нас с сестрой они были праздником, потому что случались редко. Восемь месяцев в году папа был на гастролях, а дома в Москве или в гостях у тещи в Одессе учил тексты новых миниатюр и спектаклей. Сюжетов в тех давних воспоминаниях нет, только картинки: папа покупает нам с Леной мороженое, берет меня на руки, чтобы дотянулся до «свечек» цветущего каштана — понюхал, как пахнут.
Первая полноценная история относится к началу восьмидесятых — мне было пять или шесть, и там фигурирует легендарный форвард Олег Блохин. Но прежде чем ее расскажу — маленькая биографическая справка. Моего деда по отцу звали Аншель Зельманович Кац, поэтому по паспорту папа — Роман Аншелевич Кац. Карцевым он стал с легкой руки Аркадия Райкина, которому «родовая» фамилия показалась слишком короткой, а настоящее отчество трансформировалось в «Андреевича» само собой — для простоты и легкости запоминания.
До Второй мировой дед был известным в Одессе футболистом, но получив на фронте ранение, после Победы мог работать только тренером и судьей. До конца жизни футбол оставался его главной страстью, которую Аншель Кац передал сыну. Главе дома Суре-Лее Рувиновне Фуксман (как в большинстве еврейских семей, у Кацев командовала жена) увлечение обоих не слишком нравилось, но приходилось мириться.
К сожалению, родители папы умерли до моего появления на свет и я знаю о них только по рассказам. Бабушка, которую все звали Соней, работала контролером ОТК на обувной фабрике и много лет избиралась секретарем партийной организации. При жене-коммунистке дед умудрялся диссидентствовать. По вечерам слушал «Голос Америки», а потом под одеялом пересказывал Соне новости от «вражеского радио». А она делилась свежими партийными директивами и содержанием обсуждавшихся на бюро райкома закрытых писем ЦК. Часто такой обмен информацией переходил в горячую дискуссию на повышенных тонах или даже в баталию. Поскольку семья жила в одной комнате, папа за своей ширмочкой все слышал и умирал со смеху.
В зрелом возрасте страстный болельщик Роман Карцев вынужденный пропуск матча с участием киевского «Динамо» или одесского «Черноморца» считал чуть ли не трагедией. Был лично знаком с каждым игроком обеих команд, а с некоторыми дружил.
...Итак, Одесса, лето. Я живу у бабушки, маминой мамы. Друг за другом в город на короткий отдых приезжают папа, Ильченко и Жванецкий. А на одну из лучших в СССР тренировочных баз, что расположена в одесском пригороде, прибывает «Динамо» (Киев) в полном составе. Хороший приятель отца — нападающий Олег Блохин предлагает: «Бери Витю, Мишу — и приезжайте на базу, поиграем в футбол».
