— Переезд из Одессы в столицу закалил характер?
— Это был самый тяжелый период в жизни, начиная с того, что он совпал с переделом государства: на Калининском проспекте, рядом с которым располагается «Щука», буквально у нас под носом шли танки. В день путча 1991-го мы не смогли попасть в общежитие, ночевали в гимнастическом зале училища на матах.
Голодали, выживали только благодаря родительским посылкам. Поскольку холодильник имелся не в каждой комнате, по советской привычке вывешивали авоськи с продуктами из форточки. И однажды присланный мамой любимый украинский деликатес — сало — склевали птицы. Я и смеялась, и плакала... У всех разное воспитание: в общежитии для меня было совершенно невозможным постучать в чью-то комнату и попросить хлеба — не умела и до сих пор не научилась одалживаться и просить. А кому-то казалось нормальным заглянуть на огонек и зараз съесть всю колбасу, которую ты распределил себе на неделю.
Москва меня изменила — пропала наивность, доверчивость. Появилась жесткость, непримиримость. Да я просто поумнела! Закалилась в борьбе. Но если бы не прошла эту школу жизни, вряд ли стала тем, кем являюсь сейчас.
— Наверное, потребовалось и невероятное терпение, чтобы так долго дожидаться в Театре имени Вахтангова желанных ролей?
— Я действительно много лет надеялась, что в театре поставят музыкальный спектакль. Думала: «И пою же, и танцую, почему никому не приходит в голову это использовать?» Только когда на стороне — в Театре киноактера — сыграла в «Иствикских ведьмах», в Вахтанговском решили взяться за «Мадемуазель Нитуш» и назначить меня на главную роль. Спектакль стал судьбоносным во всех отношениях. Из-за него я потом и ушла из театра — так получилось... А сейчас, спустя восемь лет, позвонил директор Вахтанговского и уговорил поучаствовать в трехсотом спектакле «Мадемуазель Нитуш»: должны будут играть все составы. Я согласилась, рискнула, уже и костюмы померила — вроде вхожу. Теперь вспоминаю свою Денизу...
