Они собирали письма, гостинцы и как почтовые голуби привозили мне. Я храню более трех тысяч посланий. Все они написаны от руки, тем и дороже, потому что в каждое слово вложена душа. Меня поддерживали Юрий Николаевич Григорович и многие педагоги Большого театра. Коллеги сами подходили к моим друзьям, интересовались: «Что Паше послать?» Я передавал через ребят: «Спасибо, ничего не надо. У меня все есть». Но это бесполезно. Мой педагог Александр Николаевич Ветров привез из Америки специальные стельки с подогревом, чтобы у меня ноги в колонии не мерзли. Но, к сожалению, стельки не пропустили из-за электронного девайса. Наша буфетчица тетя Соня передавала мои любимые пирожки с клубникой...
Даже оказавшись в тюрьме, продолжал бороться. За моей спиной была такая мощная поддержка артистов Большого театра, что я не имел права их подвести и опустить руки. Ведь мы — как одна большая семья...
— До ареста вы считались неформальным лидером артистов Большого театра?
— Так сложилось, что я всегда защищал интересы коллег. Многие артисты подходили ко мне и просили: «Паш, можешь помочь? Вот здесь Трудовой кодекс нарушен...» И я разбирался. Почему все шли ко мне? Да потому что я мог честно и прямо в лицо начальству сказать все, что думаю. Многие боялись это делать, и это нормально. Может, как раз ненормально, что я не боюсь. Всегда свободно высказывал свое мнение. Наверное, это раздражало. Как обо мне кто-то сказал: «Правдолюб». Я никогда не был подхалимом, не умел держать язык за зубами. Моя прямота — это и достоинство, и недостаток. Но для меня важно говорить правду. И потом, я ни от кого не зависел, потому что танцевал в постановках Юрия Григоровича. Балетмейстер лично ставил меня в свои балеты.
Когда пятого марта меня посадили, артисты театра на собрании единогласно проголосовали за то, чтобы я стал профсоюзным лидером уже официально, убрав с этой должности Филина. При том что я находился в следственном изоляторе!
Друзьям я безумно благодарен. Они ведь и моих родителей поддерживали — заменяли меня как могли. Маме я часто звонил по таксофону. Она бодрым голосом передавала приветы от близких и соседей (мы живем в доме артистов Большого театра). А в конце разговора всегда говорила: «Я держусь, Паша, не переживай за меня. Все в порядке!» На свидания я маме ездить не разрешал, боялся за здоровье: зачем ей эти негативные эмоции? Так что навещал только папа. Несмотря на то что ему немало лет, ездил ко мне, помогал все это вытерпеть, не показывал, как сам переживает. Мужественный, сильный человек. С ним в колонию под Рязань приезжала моя любовь Яна. Мы познакомились еще до истории с покушением на Филина. Пересекались у общих приятелей, на каких-то мероприятиях. По профессии она — дизайнер по костюмам и стилист.
Когда мне было разрешено в СИЗО получать письма, одно из первых пришло от Яны. Начал читать и уже не мог оторваться. Она рассказывала какие-то истории из своей жизни, вспоминала смешные моменты. Но вот что удивительно — каждое слово, написанное ее рукой, попадало прямо в сердце: «Мои слова никогда не ограничатся количеством листов, так же как и мое тепло и нежность только для тебя, мой дорогой. Если что-то сочиняется из стихов и есть желание этим поделиться — пиши. Думай о будущем, планируй, загадывай, мечтай, мечтай и мечтай! Снова и снова делись любыми мыслями. Главное — пиши! Пока что могу обнять тебя своими словами. Но это только пока... Знаю, точно знаю, что ни время, ни какие-то обстоятельства на сегодняшний момент не властны над моим огромным желанием тебя увидеть. Просто буду подпитывать его каждый день».
