А главное — пусть он поверит мне до конца и поймет, что я никогда не изменю этому осенившему меня чувству. Нет минуты, чтобы я не думала о нем с любовью и болью.
ВОТ!
А вас я не просто люблю, а ОБОЖАЮ!»
Знакомство Риммы с Валерием произошло на «зубной почве»: он был приятно удивлен, что у него в кресле — «сама» Римма Казакова. Через несколько лет после развода с Георгием Радовым Римма снова вышла замуж. Ухаживая за Риммой, Валера бесплатно перелечил зубы, кажется, всем поэтам Москвы. Гордился, когда выпьет, своей бабушкой-немкой — Анной Ройтер. Любил порядок. Приучил Егора чистить ботинки на лестнице. Был всегда безукоризненно подстрижен и одет, ходил в хорошо начищенных туфлях. Все это не мешало, а способствовало иногда его загулам и возвращениям домой под утро. Римму это приводило в ярость.
В таких случаях Ульяна Андреевна, свято преданная Римме и готовая в любой момент встать на ее защиту, услышав на рассвете звонок в дверь, тяжело шлепала тапочками в прихожую, приоткрывала дверь на цепочку и увидев хмельного Валеру, готовящегося переступить порог, мгновенно расправляла плечи, подбоченивалась и, не снимая цепочки, непримиримо отрезала в дверную щель: «Не пушшу! Вам здесь не проходной двор! Вовремя надоть!»
«...И стоит в дверях, как Илья Муромец», — обиженно жаловался на следующий день Валера жене. Их отношения развивались бурно: частые ссоры сменялись тихими примирениями. Но ненадолго. Однако даже расставшись, они сохранили до последних Римминых дней доверительные, дружеские отношения некогда близких людей.
...В нее влюблялись многие, она влюблялась часто. И не только на Дальнем Востоке, и не только в молодости — стихи о любви и первых испытаниях, о России («Самой безответною любовью / любим мы Отечество свое...»), об увлечениях и разочарованиях, предельно открытые, понятные любому и заряженные на протяжении всей ее жизни «оттепельной» отвагой шестидесятничества, дерзкая жизненная позиция, чувство юмора — это было ее обаянием, притягивало к ней с первой встречи.
От ранних стихов о любви «По счастливой воле случая, / то робея, то грубя, / всем, что есть на свете лучшего, / я поверила в тебя...» — и дальше по строчкам, как по ступеням судьбы, был проложен то упоительный, то горький путь ее чувств: «...Давно я не оптимистка, / и, может, конец стране, / где щекотно и тенисто / ресницы твои на мне...»; «Я думала: вступаю в бой, / полна решимости и воли, / а только прибавляла боль / к еще не отболевшей боли...»
На книжке «Безответная любовь» написала: «Танечка! На это вся жизнь и ушла...» Увлекшись кем-то, тут же бросалась активно завоевывать мужчину — без удержу одаривать модными одежками, развлекать бесконечными застольями, баловать различными поездками. Однажды влюбилась в нашего коллегу, посвящала стихи, вдохновенно бродила с ним по Москве, решила привезти ему из поездки новый плащ. Привезла. Подарок был принят. А через какое-то время: «А сегодня смотрю на тебя безотрадно я. / Шапка. Папка. На пальце кольцо. / О, какое лицо у тебя заурядное! / Заурядное очень лицо».
Но при этом каждая влюбленность воспринималась ею безоглядно и самоотреченно, как последняя — когда сдерживать себя нет сил и не хватает духу, когда наплевать на то, что со стороны можешь показаться навязчивой. Когда выбегаешь навстречу любимому в халатике. Когда рассудок задавлен страстью. Когда — как в омут с головой. И разве так уж важно, кто был ее последней любовью, кто — предпоследней и сколько их было? И о ком эти пронзительные строки: «Моя последняя любовь, / заплаканная, нервная, / моя последняя любовь, / ты — первая! <...> Проигранный последний бой, / надежда обреченная. <...> Ну а потом, что там ни будь, — / не убыло, не прибыло / И вечно освещает путь: / была, на долю выпала...»
