Впервые я услышала Римму в Политехническом, на том самом вечере, который вскоре стал частью знакового фильма Хуциева «Застава Ильича». Именно там она читала «Мы молоды. У нас чулки со штопками...».
— Будучи штатным секретарем по пропаганде Союза писателей СССР и потому присутствуя на работе в так называемом Доме Ростовых практически ежедневно, моя подруга — поэтесса Римма Казакова — часто обедала в Дубовом зале Центрального дома литераторов, и ее то и дело просили провести застолье с какой-нибудь заезжей писательской делегацией или с отдельным зарубежным мэтром. Единственная трудность для Риммы возникала, когда такие застолья наслаивались друг на друга в один день.
Однажды, по-моему, это было в 1979 году, в Москву прилетел крайне раздосадованный итальянский писатель с мировым именем Альберто Моравиа. Разгневан он был тем, что в СССР издали его уже известный на Западе роман, а гонорар не заплатили. Не помню сейчас, с кем он выяснял отношения — с «Международной книгой» или с ВААПом (Всесоюзным агентством по авторским правам), но Моравиа запоздалых извинений и объяснений не принимал, поспешно обещанным ему копеечным гонораром был возмущен, на контакты не шел и пообещал, что об этом возмутительном факте узнает мировая общественность.
Во избежание лишнего шума, который непросто скрыть в чиновных кабинетах, было принято соломоново решение: пока будут оформляться нужные бумаги и решаться гонорарный вопрос, уговорить писателя встретиться и пообедать с известными московскими прозаиками, поэтами, критиками, показать ему Центральный дом литераторов, Дубовый зал и библиотеку, где некогда собирались члены одной из московских масонских лож... Поэтому и была Римма после двух предыдущих обедов настигнута в тот день в третий раз распоряжением председателя СП СССР Г. М. Маркова, дабы погасить международный скандал.
Стол был накрыт обильный и красивый. Когда в дверях показался сухопарый, элегантный, в светло-сером костюме Альберто Моравиа в сопровождении переводчицы и двух моложавых итальянских кинорежиссеров, как выяснилось позже, «отцов итальянского неореализма», приглашенные к застолью именитые поэты, прозаики и критики встретили их гостеприимными улыбками. Римма протянула Моравиа лодочкой свою ладошку и, по-моему, готова была поцеловать его в сухую щеку. Но он уклонился, после чего все отправились за стол.
Моравиа сидел мрачнее тучи. Быстро оценив ситуацию, Римма призвала всех наполнить рюмки спиртным, встала и произнесла довольно четко здравицу в честь гостя, не отреагировавшего на этот краткий спич ровным счетом никак, несмотря на труды переводчицы. И тогда Римма продолжила тост, громко выплеснув в ресторанный зал знаменитую революционную песню Bandiera rossa... Языки ей давались легко, и не только европейские — не помню случая, чтобы она хоть раз споткнулась, произнося даже самые заковыристые имена и названия. Нет, не зря критик и литературовед Евгений Сидоров назвал ее Евтушенко в юбке!
Пропев последнюю строчку, Римма стоя, залпом выпила водку и села. Эта — первая в третьем застолье — рюмка нарушила то зыбкое равновесие, которое она старательно удерживала в себе до последнего момента. Выпив и взглянув не без кокетства направо — на сидевшего рядом с ней хмурого Моравиа, Римма тихонько толкнула его локтем в бок и промурлыкала:
