Я связался с ней, когда был на Кипре, чтобы посоветоваться, как мне быть дальше: вернуться обратно или скитаться по свету. Она стала меня уговаривать:
— Пожалуйста, вернись в Москву. Преодолей свой страх, все наладится, уляжется…
И тогда Ира в первый раз в жизни позвонила Ларисе:
— Ты же его оставила на грани выживания! Как бы он ни был тебе ненавистен, ты не имела права так с ним поступать. Он же отец твоего ребенка!
— В этом виноват только он…
Они по-женски разговорились. Впервые за все эти годы две бывшие жены нашли общую тему для разговора.
Правда, не знаю, из каких побуждений это делала Ира. Может, из чувства мести — мол, «отольются кошке мышкины слезки». Ты думала, только со мной он может так обойтись?» Впрочем, на этом разговоре их общение и закончилось...
А тут мне на Кипр позвонили друзья и стали увещевать: «Спокойно, все будет нормально. Возвращайся, мы все решим, деньги отдадим. Не миллиард же ты проиграл!» Я вернулся в Москву, понимая, что дома у меня больше нет. Лариса поменяла замки, номер телефона, спрятала дочь. Слава богу, хоть друзья не оставили меня в беде…
Спустя несколько дней мне на работу привезли чемодан. Лариса отнеслась к моим вещам как барахлу — просто побросала все в чемодан как попало. Словно послание мне передала: «Убирайся!
Знать тебя не хочу!» Как от чумы, как от заразы открестилась.
Я остался без средств, весь в долгах, без крова над головой, без жены и ребенка. Лариса же просто умыла руки — мол, живи как хочешь, хоть под забором помирай. Меня это не касается! Она, к сожалению, не выдержала проверку реальными серьезными испытаниями.
Лариса со мной не шла ни на контакт, ни на переговоры. Посчитала, что я проиграл наши общие деньги, и дала понять, что между нами все кончено! Может, она и права...
После нашего развода желтая пресса стала писать, что «муж Удовиченко проиграл целое состояние семьи!» Но это неправда. Это не были деньги, которые я вынес из дома и поставил на кон. Да, я влез в долги и, может быть, лишил свою семью этим какого-то уровня дохода, не отрицаю...
Но тогда я сам себе вынес приговор и очень много потерял.
Это был урок на всю жизнь. И то, что рядом в трудную минуту не оказалось близкого человека, говорило о многом. За каждое преступление есть наказание. Но здесь наказание было неадекватно суровым. Почему надо вычеркнуть человека из жизни, словно его и не было? Как она могла спать спокойно, не зная, что со мной, где я? Может, меня убили? Мысль, что меня надо спасать, ей даже в голову не приходила. Она легко от меня отреклась, словно и не было у нас 13 лет брака. Один наш общий знакомый как-то мне передал, что если я проявлю настойчивость и попытаюсь увидеться с Ларисой, меня заберут в «обезьянник». Она и об этом побеспокоилась и, видимо, заранее написала заявление в милицию.
Мне многие тогда советовали: «А где ты будешь жить? Подавай на размен квартиры», но я отвечал: «Там живет моя любимая дочь. Ложку не возьму из этого дома. Это все ее! Я заработаю на новую…»
Извещение о нашем разводе мне прислали по почте. Нас развели заочно.
Мы разошлись с Ларисой, когда Мане, как и моему сыну когда-то, исполнилось 13. Это, видно, мой какой-то кармический цикл…
Четыре месяца я не видел Маню. Пришел к ней осенью в школу повидаться. Она смотрела на меня с ужасом, я видел, как она была напугана.
— Зачем ты это сделал, папа?
Пришлось осторожно, бережно, буквально по крупицам завоевывать доверие дочки, возвращать ее любовь…
