Как история повернется — непонятно…
Прошло время. Отец позвал меня к себе в гости. Я с замиранием сердца позвонила в дверь его квартиры на Малой Грузинской. Андрей Сергеевич лежал в постели с переломанной ключицей. А сломал он ее на Мальте. Ехал на мопеде, а в этот момент ему позвонили и сообщили, что его «Одиссея» взяла приз «Эмми». И он, видимо от радости, свалился с мопеда.
«Иди сюда, садись! — Я присела рядом. — Понимаешь, — сморщил он лоб, — я не уверен, что ты моя дочь… Все так странно!» Я все понимала. И абсолютно на него не обиделась. Ну каково это, когда на тебя сваливается взрослая дочь?!
А еще через какое-то время Андрей Сергеевич сказал, что хочет меня удочерить. Никто ничего от него не требовал, ни на что не претендовал, он сам это решил. Он ведь прекрасно видел, что меня с детства не настраивали — мол, ты дочка Кончаловского, вот подрастешь, и мы его прижмем!
Не стал ничего проверять, не назначал никаких генетических анализов. Я очень ему за это благодарна, хотя если бы он настоял на этом анализе, я бы поняла…
В свидетельстве о рождении в графе «отец» у меня был прочерк. И вот в семнадцать лет из Бразговки Дарьи Александровны я стала Михалковой Дарьей Андреевной. Еще один сюрприз! Я-то думала, что отец — Кончаловский, а он по паспорту — Михалков. Помню, сидим в загсе все втроем, оформляем документы, а папа твердит: «Бери, бери мою фамилию, она поможет».
Надо отдать должное отцу, он помогал всем.
Когда Сашка пошла учиться на киноведческий, он приглашал ее к себе в монтажную на практику. И всегда спрашивал меня о Саше. Всю одежду, что дарил мне Андрей Сергеевич, мы с ней делили пополам. Но все равно я металась меж двух огней…
Как-то, помню, мы с Сашкой собрались на концерт любимого «Аукцыона», а в четыре часа папа пригласил меня в «Метрополь» на встречу с друзьями. Конечно, я выбрала второе. «Да успею на концерт!» — успокаивала я себя, но, понятное дело, не успела. Сашке было очень больно. Получается, я ее предала. Она и не скрывала, как ей противно. Но я не могла отказаться от всего, что мне предлагал Кончаловский! Это было такое искушение!
Меня понесло, и я не оглядывалась назад, невольно причиняя родному человеку боль. Во всяком случае, это было честно с моей стороны: раз уж бьешь, то бьешь! А не делаешь вид, что не бьешь. Да и потом, почему надо скрывать, что ты счастлива? Я этого не понимала. А Саша, видимо, испытывала разочарование во мне. Казалось, нас ничто в жизни не сможет разъединить, а тут — раз! — и мы на разных берегах…
Я старалась сгладить ситуацию, как-то задобрить сестру. А она смотрела на меня и молчала, только однажды обронила: «Ты очень изменилась. Зазвездилась…» Я же не видела себя со стороны, а она замечала что-то такое тонкое, какие-то неуловимые для меня перемены.
Мне безумно нравилось все, что со мною происходит. Вдруг стала важна вся эта мишура, этот «глянец»: приемы, интервью, фотовспышки.
Мне ужасно льстило представляться всюду Кончаловской. Казалось, я вытащила счастливый билет в другую жизнь! Принцесса на горошине…
Однажды как-то встретилась со старым другом у «Маяковки». «Ой, Даш! Я слышал, ты теперь не Бразговка, а Михалкова. Жаль… Ты для меня всегда была Бразговка», — сказал как-то разочарованно и пошел. Надо же, как неожиданно! Мне даже пару раз друзья пеняли: «Ну и что теперь? Автографы у тебя просить?» Не знаю, была ли это зависть… Может, им казалось, что я хвастаюсь…
Да не этим были забиты мои мысли. Вначале я очень стеснялась отца, старалась изо всех сил казаться лучше, чем есть на самом деле. Мне было важно произвести на него благоприятное впечатление.
