— Что означает для вас сыграть такой персонаж — понять его? Оправдать?
— Конечно, понять. Не обвинить, не оправдать — понять. Сталин и сталинизм — две вещи разные. Сталинизм существовал и до Сталина, и с его смертью не исчез. Жертвой сталинизма был и сам Сталин, ибо он был слабее его — в этом абсурдный и содержательный парадокс.
— Остается ли в вас что-то от сыгранных вами героев?
— Остается... Особенно если это роль в театре, с которой ты живешь долго. Или как было в старом кинематографе времен «Золотого теленка», который снимался два года. Когда ты долго живешь в этом образе, то что-то прирастает. Не поверхностно, нет! Так, как если, играя Сталина, ты вдруг начинаешь всеми командовать — нет. Или как Бендер становишься пронырливым. Но черты твоих героев или приподнимают тебя, или давят своим несчастьем. Я замечал, что к актерам, играющим бонвиванов, часто прирастает маска. Задача же актера — не дать ей прирасти. Не дать! Иначе ты перестаешь быть творческой личностью.
— Из сыгранных вами ролей, как в театре, так и в кино, какую сегодня вы вспоминаете как самую сложную?
— От цирка я взял привычку работать над ролью определенное количество времени. В цирке надо репетировать каждый день, чтобы выходить вечером и совершать воздушный полет. Или выйти на манеж клоуном так, чтобы две тысячи человек, глядя на тебя, засмеялись... Одной из первых моих постановок в БДТ был «Мольер» по пьесе Михаила Булгакова «Кабала святош». В то время я очень увлекался Мольером и считал его прародителем театра. Я прочел тогда дневники Лагранжа, который записывал за Мольером, и подсчитал: все большие его пьесы имели примерно 40 репетиций. К этому времени я уже много ролей сыграл у Товстоногова, и стал припоминать: оказалось, что и его постановки занимали приблизительно 40 репетиций. Я посмотрел записи Немировича-Данченко — примерно столько же. И я взял себе за правило: 40 репетиций. Роли великие или маленькие — все я укладываю в этот срок. Это по-цирковому!
— Говорят, что биография актера состоит не только из сыгранных ролей, но и из тех, от которых он отказался...
— И по этому поводу мне есть что рассказать вам. Я имею один комплимент, который считаю самым высоким в своей жизни. Я получил его в Одессе. Мы играли там спектакль «Железный класс» Альдо Николаи. Самолет прилетел очень поздно, и в театр мы попали за полтора часа до начала спектакля, а это уже очень волнует. И тут ко мне в гримерную начинает рваться какой-то человек. Его не пускают, а он кричит:
— А шо такое! Дайте мне поговорить! Мне надо сказать пару слов!
— Ну, пусть он уже войдет! — раздраженно сказал я.
