Но я этого не слышал, глаза стали видеть окружающую действительность, когда вышел в Камергерский переулок, подумал тогда: «Конечно же не поступил. Вот и Райкин сказал, что во мне сомневается. Да пошло оно все!» Закурил сигарету, купил пивка, решил: жизнь не кончилась, поеду в Городец на новый строительный объект ремонтировать шлюзы. Пошел гулять, добрел до ГИТИСа, а там во дворе абитуриенты играют на гитаре, танцуют, ждут объявлений. По иронии судьбы я тогда потерял свой мобильный, пропал с радаров у своих строительных начальников. Может, к лучшему, а так бы они мне каждый день выносили мозг: где ты, когда появишься? Решил, куплю новый телефон после экзаменов. Стоял так перед ГИТИСом, вдруг из дверей выбежал парень: «Здесь есть Стоянов?» Это был Антон Савватимов, который сегодня играет в РАМТе у Бородина. Я откликнулся, а он: «Срочно беги в Камергерский, ты поступил, тебя ищут!» Я же был уверен, что меня не возьмут, и ушел. Какой дурак! Пропустил момент, когда мою фамилию зачитали в списке поступивших.
Помню, пулей летел от ГИТИСа до Школы-студии. Райкин встретил словами:
— Где тебя носило?!
— Я гулял!
— Где ты гулял?
— По улице. Подумал, что вы меня не возьмете.
— Да беру я тебя, беру, ты со мной?
— Да, конечно!
Нас попросили подняться на сцену, я не мог поверить своему счастью! Заведующая учебной частью отозвала в сторонку:
— Стоянов, у тебя нет ЕГЭ. Ты когда окончил школу?
— Да при царе Горохе!
— Обязательно надо сдать ЕГЭ. Без этого я не смогу зачислить тебя в высшее учебное заведение.
— Как же я сдам?
— Не знаю, дружочек, как хочешь.
Подумал: рано радоваться. Требовалось сдать ЕГЭ хотя бы на тройки. Я жил тогда в Выхино, рядом магазин «Шаг к пятерке». Набрал там учебников, читал, готовился, в буквальном смысле слова засыпал над книгой. Но в РГГУ каким-то чудом сдал все общеобразовательные предметы на четверки, там как раз проходила вторая волна госэкзамена. Два месяца дорабатывал под Москвой на строительстве дачи. Своему новому начальнику Виталию Викторовичу Сорокину сообщил, что поступил на актерский к Райкину. Он высказался так: «Да ты что?! Ну смотри! Райкин — малый серьезный». До сих пор созваниваемся, Сорокин отличный мужик, помогал мне в студенческие годы. А тогда он меня рассчитал, накинул денег и отпустил. В конце августа я заселился в институтскую общагу.
— Родители переживали, когда вы поступили в Школу-студию?
— Наоборот, радовались. Они не совсем понимали, что это такое, но знали, как я хотел туда попасть. Правда, папа советовал: «Оставайся прорабом, всегда сможешь хорошо заработать». Когда был студентом, родители помогали чем могли: мама присылала тушенку, гречку, иногда немного денег. И это было самое счастливое время!
— Мастер сдержал слово, действительно после занятий еле доползали до кровати?
— Первые полгода я не понимал, где нахожусь, не мог поверить, что со мной Райкин разговаривает. Отдавал себе отчет: надо что-то с собой делать. Однокурсник очень смешно меня копировал: «Эй, пацаны, надо что-то думать, а то вызвездят на фиг». Еще я боялся, что меня отчислят из Школы-студии, когда в общежитии в драке рассек одному парню бровь. Видно, накопилась взаимная неприязнь. Я переживал, и Райкин со мной тогда серьезно поговорил, объяснил, что так нельзя. Да и мой противник поступил как мужик, не стал никому жаловаться.
Нам требовалось приносить на занятия этюды на различные темы. Это было нелегко, но не могу сказать, что труднее, чем выступать на чемпионате Приднестровья по боксу. Мне кажется, у Райкина комфортно учиться тем, у кого есть хоть какое-то спортивное прошлое. Я безмерно уважаю своего мастера, как сегодня говорят, за его «трушность». Он не принял на курс ни одного блатного, ко всем был одинаково справедлив. У него были любимчики, это нормально. Но с любимчиков он спрашивал больше, чем с остальных. Любимчики — это же дело вкуса, энергии и привязанности.
