С мамой отношения я давно не поддерживала, но однажды позвонил папа и сообщил, что она в реанимации. Оказалось, что у нее неоперабельный рак и ей осталось не больше недели. Я как раз накопила деньги на первый взнос за квартиру. В итоге потратила их на лечение мамы. Думаю, любой поступил бы на моем месте точно так же. Приходилось платить за все, так как ее никуда уже не хотели брать. Неделя растянулась на семь недель, но даже это время мама оставалась верна себе. Последнее СМС со словами «Я тебя люблю» она отправила своей племяннице. К похоронам совсем не осталось денег, потому что пришлось покупать место на конкретном, довольно дорогом кладбище рядом с ее родителями. Незадолго до этого мне на Восьмое марта подарили сертификат в ресторан на десять тысяч рублей. Меня это спасло, я потратила его на поминки. Правда счет был на двенадцать с половиной тысяч. Помню, как мне было стыдно, когда я звонила директору и просила оставить за мной долг. Похороны и лечение обошлись в полмиллиона. Вместе с мамой я похоронила и свою квартиру.
Смерть мамы совпала с возвращением Коган. Тут же поползли слухи о том, что историю с мамой я придумала, чтобы вызвать жалость Шнурова и остаться в группе. Но я думала о другом, не реагировала на сплетни, просто замкнулась. Я видела, что часть группы встала на сторону Юли. На репетиции они сбивались в стайку, начинали шушукаться, хихикать, передразнивать меня... Три с половиной человека устраивали мне травлю как в школе. С половиной, потому что один из них хотел быть удобным и нашим и вашим. Он, кстати, оказался самым умным в этой компании, потому что единственный из всех, пока остальные тратили деньги на женщин и алкоголь, вкладывал деньги в успешный бизнес. Почему-то все были уверены, что будут петь песни про гениталии до девяноста лет. Я же понимала, что эта шарашка рано или поздно прикроется. Шнуров же периодически разгонял «Ленинград», и когда принимали закон о запрете мата, тоже порывался всех разогнать, впал в депрессию. Сергей из тех людей, которым необходимо признание заслуг и восхищение. За счет этого он подпитывает чувство баланса. Когда у нас не было концертов, он физически начинал хиреть, а как только появлялась работа — паруса надувались ветром. Нужно отдать должное Шнурову, он был крутым конъюнктурщиком — в хорошем смысле. Никогда не шел за ситуацией, он ее предугадывал и создавал продукт до того, как тот становился востребованным. Потребитель еще не понял, что за явление происходит, а Сергей уже придумал ему смешное название и обыграл его, выложил клип на эту тему с простыми персонажами — вот это очень подкупало публику. Он виртуозно работал с массовым сознанием.
После возвращения Коган Шнуров как благородный рыцарь встал на мою сторону. Возможно, даже слишком подчеркнуто, чем вызвал еще больший гнев группы, потому что появились слухи о личной вовлеченности интимного характера. Юлю вскоре и вовсе уволили за дисциплинарные нарушения. Дело было так. Мы записывали альбом в Финляндии. Процесс это непростой, поэтому я приезжала на студию рано утром и уезжала ночью, сидела до самого конца и даже какие-то песни исполнила, которые, возможно, предполагалось отдать Коган. Пропела все вокальные партии, бэк-вокал. Юля появилась только на четвертый день, поэтому ей нужно было попасть уже в мой вокал. Она пропевала рядом, на полтона, с какими-то мелизмами, отчего все это звучало даже не как «бабий хор», а хор драных кошек. Я готова была поступиться своей партитурой и все переделать. У Юли обратная позиция — ей важнее отстаивать в проекте свою самость. Когда ей сообщили, что Алиса досидела до конца записи и перепела ее песню «Плачу и плачу», она психанула, фыркнула, покраснела, устроила скандал, забрала мужа и сбежала. Ни одна песня для альбома так и не была выпущена. Шнуров тоже психанул и уехал, он парень реактивный. Правда билеты ему покупала я.
На самом деле я очень к нему тепло относилась и мне нравилось о нем заботиться, потому что он всегда был немножко неприспособленным. Или прикидывался, кто знает... Подходит к кофемашине, начинает в нее тыкать: «Алиса, я не понимаю, как это работает!» Были времена, когда таскала его на себе после вечеринок. Народ начинал разбредаться: мол, взрослый человек, разберется, а я не понимала, как можно бросить своего командира! Ребята, он вас кормит. Он кормит вас, ваших детей, ваших любовниц и детей ваших любовниц. Два мужика явно будут продуктивнее тащить тело, нежели одна девочка... Я заботилась о нем как о ребенке, половину моего чемодана занимали его таблетки, витаминки и ингаляторы, при этом очень его уважала и всегда защищала: ему все можно простить, потому что Шнуров талантливый! Ну не может человек себе кофе налить, не умеет пользоваться электронной кассой — ничего: я сама и билет куплю, и кофе налью. Он мог позвонить мне в любой момент, позвать к себе, чтобы просто поговорить. И здесь не было каких-то личных симпатий. Мы были братанами и единомышленниками, смотрели в одну сторону, а это намного дороже.
