Через месяц я сняла комнату у своих родственников за символическую сумму. Правда спустя несколько лет оказалось, что я жила бесплатно, а про оплату мама просто соврала и деньги забирала себе. Мы периодически возобновляли общение, мне казалось, что мама все поняла и готова общаться по-человечески, я даже возвращалась домой. Но ее маски хватало максимум на пару недель. Через полгода бесконечных скитаний и подработок я вновь поступила в институт, на этот раз в московский ГИТИС на отделение эстрады к Валерию Гаркалину. Для меня это было победой, потому что я уезжала из родного города, подальше от матери. В то время как другие студенты плакали, скучали по мамам, звонили им и получали посылки, я радовалась относительной свободе. Разбирала на части телефон, только бы не получать звонков от нее. В тот момент я была счастлива, хотя актерский талант во мне так и не проснулся. Единственные дисциплины, в которых раскрывалась, — танец и песня.
Именно в ГИТИСе я встретила человека, который дал мне волшебный пинок в профессию, — педагога по вокалу Людмилу Алексеевну Афанасьеву. К тому времени я напрочь забыла, как играть на фортепиано, и не занималась вокалом уже лет пять-шесть. Но Людмила Алексеевна смогла увидеть во мне искру таланта и разжечь ее. Всю жизнь я слышала, что бездарная, жирная и страшная, а Людмила Алексеевна сказала: «Ты можешь! У тебя есть все, чтобы петь». Это была позитивная волна веры и безусловной любви. Такое отношение окрыляет! Я могла ей позвонить с любым вопросом, и она стала человеком, который впервые в жизни дал мне ощущение полной безопасности. Те, кто не в теме, говорят мне: «Ты должна быть благодарна своей маме. Она тебя таскала на кружки». Только я эти вымученные знания похоронила, как только окончила музыкальную школу, и начала путь в профессию заново в девятнадцать лет. Спустя год меня вызвал к себе Гаркалин и сказал: «У тебя есть выбор — либо я ставлю двойку по актерскому и ты отчисляешься физически, либо ставлю тройку и ты можешь забрать документы, перевестись в другой вуз сразу на второй курс». Я подумала и согласилась на тройку. Тогда Людмила Алексеевна сказала: «Что ты вообще делаешь на этом факультете? Ну не может рыба лазать по деревьям.
У тебя потрясающий голос, поступай в музыкальный вуз. Пусть он будет платным, работай и сразу иди в профессию, не жди. Главное — практика: пой в ресторанах, на банкетах, свадьбах...» Я вернулась в Питер, перевелась в СПбГУКИ на эстрадный джаз-вокал и устроилась кассиром в ресторан. В это же время познакомилась со своим будущим мужем и сняла с подругой однокомнатную квартиру на окраине. Стоило это мне семь с половиной тысяч рублей — огромные деньги, но я работала то официанткой, то курьером, то агентом в рекламной компании. Однажды, возвращаясь с очередной смены в ресторане, на Невском встретила хореографа Ирину Панфилову, которая преподавала мне современный танец в мои семь лет. Оказалось, что на тот момент она работала арт-директором кабаре на Дворцовой площади, они искали вокалистку. Меня пригласили на прослушивание и взяли. Работала раз в неделю, получала тысячу рублей за вечер.
Узнав об этом, мама стала настаивать на том, что теперь я должна бросить все и посвятить себя кабаре. Пришлось уйти из ресторана и оставить подработки. Так я вновь оказалась дома, но ненадолго, до следующего избиения. Параллельно с кабаре я цеплялась за любую работу по профессии, даже сколотила рок-н-ролльную группу. Мы выступали в пивнушке в спальном районе. Потом я пела в каких-то лесбиянских группах на бэк-вокале. У меня нет одержимости деньгами, но мне очень важно было иметь доход. Что я четко усвоила из маминого «воспитания» — если ты не хочешь, чтобы тебя упрекали, унижали и били головой об пол, нужно много зарабатывать.
Однажды в коридоре универа я подслушала, как ребята обсуждали, что недалеко открывается дорогой караоке-ресторан, но берут туда только студентов с бюджетного отделения. Я подумала, что не хуже бюджетников, и не зная адреса и к кому обращаться, пошла искать этот самый караоке на Невском. Мне повезло, первая же дверь, куда я ткнулась, оказалась тем самым местом. Встретили какие-то гастарбайтеры, которые проводили меня в зал через черные ходы и недостроенные кухни. Там как раз шло собрание арт-группы: все на пафосе, в дорогих костюмах, блестящих платьях, а тут вваливаюсь я — человек-сугроб в пуховике и валенках. Они в шоке, мол, нам новые люди не нужны. Я не растерялась: «Это просто потому, что вы еще не слышали, как пою!» На самом деле я не знала ни одной песни из репертуара Лепса, Аллегровой, группы «Мираж» и прочих караоке-хитов. Пела только на английском: джаз, блюз, соул. В итоге меня взяли, правда на пониженную ставку, и обязали приходить каждый день к девяти вечера, чтобы разучивать репертуар. А с двадцати трех до шести утра я стояла у микрофона. Однажды работала аниматором на открытии какого-то супермаркета за городом и была на ногах с самого раннего утра. Мне звонят ребята из караоке, что срочно нужно выйти в ночь, заменить заболевшую девочку. Я, естественно, отказываюсь, потому что проработала уже весь день, и выключаю телефон. Утром приходит СМС: «Можешь больше не выходить». Это развязало мне руки, потому что по условиям этого заведения я больше не могла нигде работать. В итоге устроилась в пять других ведущих караоке города. Пела ежедневно в разных местах, и в итоге дошло до того, что за меня стали биться заведения. В двадцать два года я стала арт-директором караоке-клуба. В двадцать три окончательно перестала общаться с мамой и полностью взяла на себя всю ответственность за свою жизнь.
