Он будил меня телефонным звонком рано утром: «Мужчина, вы не забыли? Репетиция в десять!» — и я несся в «Современник». Тогда вовсю шла перестройка, многие уже посмотрели фильм «Доктор Живаго», и вальс из него стал весьма популярен. Рома использовал его в фонограмме спектакля. Сам вальс красивый, но очень скромный, да и запись была глуховата. Финал спектакля Виктюк решал как апофеоз театру, и я посоветовал:
— Не нужно повторять вальс в финале.
— А что ты предлагаешь?
Я подал идею заменить в финале спектакля уже изрядно приевшийся вальс на Adagio из Pas de deux третьего акта «Спящей красавицы» Чайковского, придававшее финалу театрально-обобщающее торжественно-«императорское» звучание, это был взволнованный гимн Театру.
Когда Виктюк услышал музыку — сразу зажегся: «Да, ты прав!» Позже он передал мне слова Ахеджаковой: «За одно это Фараджева надо внести в афишу спектакля». Мое скромнейшее участие в музыке «Стены» никак не отразилось на Ромином ко мне отношении — он продолжал воспринимать меня как театрального критика. Именно в этом качестве зимой 1987 года пригласил на репетицию спектакля «Масенькие трагедии» с Геннадием Хазановым в Театр эстрады. Помню, как встретились у метро «Боровицкая», не торопясь шли по мосту, зашли в театр и направились в репетиционную комнату. Виктюк представил меня Хазанову: «Гена, это Асаф Фараджев, он потом напишет о нашем спектакле в журнале «Советская эстрада и цирк».
Быстро включившись в процесс и понимая, о чем спектакль, я спросил:
— Роман Григорьевич, а музыка есть уже?
— Будет.
— А я знаю, какая музыка нужна.
— Отстань!
Уламывал его две недели, чтобы приехал ко мне и послушал то, что я бы использовал в этом спектакле. Наконец явился. Я поставил ему пластинку из двойного винилового альбома Стокгольмского оркестра с Рождественским — сюиту из балета Шостаковича «Болт». Он по своему обыкновению сделал вид, что падает в обморок: «Все, будешь музыкальным руководителем спектакля!» И это была моя первая полноценная с ним работа.
Через какое-то время Рома начал ставить для Пирятинской, с которой я продолжал дружить, моноспектакль «О, суббота!» Дины Калиновской — еврейский материал, очень неплохой. 1987 год был насыщенным, Виктюк репетировал в разных театрах, на «Кропоткинскую» в Дом художника (там дали зал) к Пирятинской приезжал часов в десять вечера. Внизу был ресторан, он хватал в нем теплый багет и первые минут пятнадцать сидел и жевал, а репетицию просил вести меня. Мы выпустили эту постановку в мой день рождения. Эта работа объединила нас троих: связались-таки три ниточки — Пирятинская, Виктюк и я.
Летом Виктюк приехал в гости и говорит:
— Я тут спектакль собираюсь делать в Киеве. Не хотите заняться музыкой?
— А о чем спектакль?
— Ну как вам сказать? Тетка любит дядьку, а дядька любит другую тетку.
