Алина, видимо с подачи своей мамы, говорила мне так:
— Хочу быть в твоей семье.
Я объяснял:
— Хочешь — будь, приезжай, я же не отказываюсь.
Мы с ней даже к продюсерам ходили по ее просьбе, когда она приезжала в Москву, я готов был помочь с карьерой, познакомить с кем надо. Из этой затеи ничего не вышло потому, что она живет в Париже и переезжать не собирается. А никакой продюсер в Москве не станет работать с молодым артистом, живущим во Франции.
Суд тем не менее состоялся — по ее настоянию. Я на него пришел.
Судья задает вопрос:
— Вы признаете свою дочь?
Говорю:
— Конечно.
На этом процесс был завершен. Адвокат Алины говорит судье:
— Судебные издержки — за счет ответчика.
Тут даже судья возмутилась:
— Ну уж нет, издержки будут за счет вашей клиентки, она все это инициировала — отец и без суда признавал свою дочь!
Но считаю, Алина совершенно ни при чем, она просто под влиянием, в цепких руках, а мама у нее с характером очень цепким. Психологу эта история была бы понятна: у женщины жизнь не сложилась, но хочется доказать всем, и себе в том числе, будто все не так. Это касается именно Нины.
С Алиной мы переписываемся, но когда возникают острые вопросы, дочь каждый раз уходит в сторону: «Я здесь ни при чем, с мамой разбирайтесь». Пишу ей: «Ты хотя бы один раз в жизни скажи или напиши мне «Папа, ты у меня самый любимый, давай забудем все». Ты хотя бы скажи!»
— Сказала?
— Нет. Она все время стоит в какой-то обиженной позе. Но ты-то почему обижаешься? На что? Приезжай, живи, кто против — я даже квартиру ей собирался отдать. Не приехала. Не так давно был в Париже, позвонил и предложил: «Давай встретимся?» Она находилась относительно недалеко, в Ницце, но не приехала. Вот и вся цена ее «песням» в интервью и на разных телешоу о том, что «папа не хочет со мной видеться». Позвони, приезжай! Я же оплачивал всегда все ее приезды. Сядь со мной за стол, скажи: «Пап, давай нормально поговорим...» Но этого не происходит.
— В ноябре в вашей жизни произошли крупные изменения: вы официально развелись с женой Мариной. А ведь в своих прежних интервью клялись, будто седьмой брак точно станет последним. Что пошло не так?
— Действительно, когда-то давал себе такой зарок. Но как писал Оскар Уайльд, самый большой грех — это не нарушить обеты, а давать их.
Есть семейные тайны, раскрывать которые будет некорректно и по отношению к Марине, и по отношению к себе самому. Причины достаточно серьезные, они накопились. У нас не складывалось. Последние лет пять семейной жизни были плохими, не должны так жить муж с женой. Тем более что я творческий человек, мне нужна поддержка, я же не из тех, кто к восьми утра идет на завод, а вечером залил глаза — и гори все синим пламенем.
