Появился я на свет, когда родителям было уже за тридцать. Старший брат Игорь был на двенадцать лет старше, окончив военно-воздушное училище, жил отдельно. Лилия Николаевна, моя мама, делала все по дому с сумасшедшей скоростью, словно работающая турбина. Я любил засыпать под звук маминой швейной машинки «Зингер» в обнимку с игрушечным слоном. Слоник был странный: с красным хвостиком и красными ушами. Мама сохранила мою любимую игрушку, слон до сих пор стоит на полке, напоминая о детстве. Я был очень привязан к маме. Когда меня отдали в детский сад, сидел на стуле и монотонно повторял: «Где моя мамуля? Где моя мамуля?» У меня от тоски повышалась температура до тридцати восьми.
Помню, мама серьезно заболела, мне было лет пять. Врачи ее закололи антибиотиками, у нее началась сильная аллергия. Она вся, внутри и снаружи, покрылась волдырями, слава богу, дыхательные пути были не тронуты. Господь вернул маму с того света ради меня...
А вот от отца особенной любви я не ощущал, не скажу, чтобы он как-то помог мне в жизни. Он был романтиком, мне кажется, не до конца повзрослевшим человеком. И был увлечен, скажем так, своей «болезнью». Как выпьет, запирался в туалете — в «штабе» бывшего вэдэвэшника. Там стояла железная бочка, которая стирала белье. Бывало, отец посадит меня на «стиралку» и давай читать наизусть Сергея Есенина. Как поддаст, учит жизни: «Ты должен с парашютом прыгать». Он много лет занимался борьбой, хранил свои грамоты ВДВ. И меня, пацана, отвел в зал. Но как только мне стали там «уши крутить», я оттуда ушел. Не мое это. У меня было другое увлечение...
Я хоть и производил впечатление ангелочка, на самом деле был хулиганом. В школе учился плохо, без особых успехов. Помню, матери учителя на меня настучат — получу дома от нее взбучку. И на какое-то время затихаю, правда ненадолго: недели две учился на «шестерки». А потом все сначала...
Школу прогуливал регулярно, у меня имелось занятие поинтереснее раз в сто. Это была целая военная операция. Мне надо было запудрить маме мозги, что я — дежурный. Ну ладно, в школу можно часам к семи прийти, а нам с одноклассником Геной уже в пять утра надо успеть на электричку. Мы с моим верным дружком ездили ловить птиц за двадцать километров от Воронежа. Там были какие-то огороды, но без домиков. Как я запудривал маме мозги, не помню, но она верила, что я какой-то супердежурный и мне срочно рано утром надо попасть в школу. Просыпался сам, без будильника. Гена уже ждал меня под балконом, я спускал ему на веревке клетку с четвертого этажа.
Это был такой адреналин! Сидишь в засаде, держа в руке веревку, и ждешь часами, когда птичка запрыгнет в ловушку. Мы с приятелем сами сбивали маленькие клетки, в которые ловили певчих птиц: чижей, щеглов, зябликов. Со второго класса до девятого я этим увлекался. Мы с Геной читали о пернатых специальные книжки, хотя чаще узнавали информацию «изо рта в ухо». Например Гена мне рассказал, что кенарь, оказывается, — искусственная птица и произошла от овсянки. До весны птички жили у меня, а как зима заканчивалась, я их отпускал на волю. После Благовещения приходила пора им размножаться. За зиму процентов сорок птиц погибает от холода и голода, а так ты хоть полезное дело делаешь....
Недостаток присутствия отца компенсировал дедушка. В детстве я был маленьким, с беленькими трогательными кудрями, ножки-ручки тоненькие. Он называл меня Белочка. Мамин отец Иван Яковлевич меня очень любил. Я каждое лето у него гостил. Они с бабкой жили на узловой станции Рузаевка под Саранском. Мы с ним ходили на рыбалку. Как и дед, который работал в депо, я заболел паровозами. Очень любил с железнодорожного моста смотреть, как ездят туда-сюда поезда. Увлечение было настолько сильным, что я долго собирал игрушечные паровозы. До сих пор храню в коробках в гараже огромную железную дорогу...
