Как-то лежу в солдатской форме в поле с васильками и думаю, глядя в небо: «А кем я хочу быть? Впереди безнадега. Ну вернусь в свой Воронеж, а дальше что?» И как только запустил этот вопрос в космос, через неделю к нам в часть приехал режиссер фильма «Сто дней до приказа». Меня практически насильно забрали сниматься. Можно сказать, в кино меня Господь привел...
В ся загвоздка была в том, что я никем не хотел становиться. Рыбалка да птицы — вот все мои увлечения. В школьной самодеятельности не участвовал, в театральной студии не занимался. Правда помню, лет в шесть-восемь часто смотрел фильм «Старая, старая сказка». Не отлипал от экрана, так меня потряс Олег Даль. Я переживал за его Солдата и каждый раз плакал, когда в конце фильма он уходит по дороге совсем один. Это был первый в моей жизни урок актерского мастерства...
А второй мне преподал Михаил Михайлович Козаков. В 2005-м мы вместе снимались в комедии «Здравствуйте, мы ваша крыша». В перерыве вышли покурить у кафе. И вдруг он сказал одну поразительную вещь: «А я в жизни так ничего и не сделал...» Помню, у меня аж глаза из орбит вылезли.
— Как? А «Безымянная звезда»? За одни только слова «Куку, и больше ничего!.. У нее даже нет имени. Она его потеряла» — можно памятник поставить. Если бы я сыграл такую роль, был бы счастлив!
Михаил Михайлович грустно улыбнулся, бросил сигарету в урну и пошел на съемочную площадку. А я на всю жизнь запомнил слова большого Актера...
Считаю ли я себя артистом? До сих пор, задавая себе этот вопрос, захожу в тупик. Вот жена мне говорит: «Надо над ролью работать». А как это — «работать»? Мне кажется, я проживаю чужие жизни как свои. Очень стыдно признаться, но и не все сценарии читаю, не хочу получить потом душевную травму. У меня примета есть: как прочту хороший сценарий — мне там работать не судьба. А ты уже роль к себе примерил... С театром у меня не сложилось, я вообще крест поставил на этом деле. Помню, как Елена Майорова рассказывала о бесконечных репетициях ефремовских «Трех сестер», растянувшихся на несколько лет. Я бы уже застрелился! Не люблю растягивать процесс. И режиссером стать мысли не было. Я не стайер — долбить фильм по полгода не по мне. Я скорее спринтер. Слишком страстный человек, чтобы часами сидеть и размышлять над концепцией фильма, искать «зерно роли». Мне рвануть и сделать все, что надо, за три месяца, за секунду. А иначе надоест...
И все-таки в душе я — птицелов. Мы ведь, актеры, тоже своеобразные «ловцы человеческих душ».
Это было увлечением действительно сильным. Однажды, классе в седьмом, мне пришлось долго сидеть в засаде. Необыкновенно солнечный день, белоснежный снег похож на стекло. Он не просто хрустел, а словно ломался под ногами. На улице минус двадцать восемь. Я не сводил глаз с клетки, которую сам смастерил. Щегол просидел на «усадике» час сорок не шевелясь. А я замер в засаде, даже варежку бросил, чтобы сподручнее дернуть в нужный момент за веревку. Когда наконец дверца захлопнулась за щеглом, оказалось, что к веревке примерзли пальцы. Одним словом, отморозил я их. Ногти потом даже сошли.
Птицу я до сих пор слышу. Даже если она у меня за спиной сидит на ветке и один раз чирикнула, буду знать о ней все: что за птица и какого она пола. Все просто — самка не поет...
Жили мы с родителями в Воронеже на Ленинском проспекте в двухкомнатной квартире. Обычный город, ничего примечательного, кроме огромного количества оборонных заводов. Остановка рядом с нашей пятиэтажкой называлась «Старое Минское». Недалеко от дома — настоящее лебединое озеро. С нашего четвертого этажа легко можно было добросить до него коробок спичек. В озере громко квакали лягушки, водились карпы и толстолобики. А главное, там жили лебеди: два черных и пять белых. Одна лебедиха по кличке Наташка была, по-видимому, с придурью. Могла нагло своровать мороженое из рук малыша. Бежала за ним с криком, потом ее надо было обратно в озеро загонять.
