Отца я видел только на фотографиях. Со слов мамы, от мужской ветви мне достались рыковский нос, фигура, походка и часть обаяния. Слава богу, миновало пристрастие к алкоголю, в котором отметились и дед, и отец. Петр Иванович, крепко пивший и даже поднимавший руку на жену, смог завязать — исключительно благодаря собственной воле, а у Сергея Петровича из-за слабости характера не получилось.
Когда меня спрашивают, не хочу ли разыскать отца, встретиться с ним, отвечаю, что искать точно не стану, потому что не представляю, о чем будем говорить. У меня нет к нему тысячи вопросов, как нет и обид, и ожиданий. Одно могу сказать определенно: если однажды он появится на пороге и скажет: «Здравствуй, я твой отец», дверь перед носом не закрою.
Я рос очень спокойным и самостоятельным ребенком. Мама часто повторяет: «Как же мне с тобой маленьким повезло! Никогда не плакал, не капризничал. Пока не умел разговаривать, просил покормить, показывая пальцем в открытый рот. Если я была занята и опаздывала с ужином, шел в кроватку, ложился и мирно засыпал».
А пятилетним уже и сам хорошо себя помню. По утрам мама ставила Queen или Modern Talking, под песни которых собирались на работу и в детсад. Покормив по дороге бездомную кошку с котятами, шли к остановке, где я садился в автобус № 111, идущий до моего детского сада, а мама ехала на работу.
В пять лет уже бегло читал, мыл пол, сам ходил за продуктами в магазин. А стоя в очереди, разговаривал со всеми как взрослый: «Простите, вы последний? Разрешите, я вас перебью. Будьте добры, скажите, что я за вами, мне нужно еще в другой отдел».
Мама мне всегда очень доверяла, и я ее не подводил. Как-то раз, еще до школы, самостоятельно летал в Барнаул — к деду Пете и бабе Клаве. В аэропорту мама сдала меня с рук на руки стюардессе, а на месте уже встречала родня. Однажды мы летели вместе, и в салоне начал капризничать мальчишка моего возраста — устроил истерику на пустом месте. И я, и мама были в полном недоумении: не представляли, что ребенок может так себя вести.
Хотя это все такие мелочи, потому что о времени, которое я провел в детстве в Барнауле и Златоусте, где жили мои дед Пантелей и баба Маня, всегда вспоминаю с большим теплом. Не зря есть расхожее мнение, что внукам и старшему поколению гораздо легче найти общий язык. У нас было именно так — мы словно жили в одном ритме, понимали друг друга с полуслова и очень ценили те моменты, когда были вместе.
Кроме перечисленного мамой, от рыковской породы мне достались еще и крестьянские руки-лопаты деда Петра. Легко могу представить, как в старости по его примеру буду столярничать, орудуя за верстаком рубанком, фуганком и стамеской.
Петра Ивановича я застал уже абсолютным трезвенником, а дед Пантелей по праздникам позволял себе рюмочку-другую, после чего его обычные сдержанность и скупость в проявлении чувств мгновенно улетучивались. Мама рассказывала, что он размякал, становился ласковым, звал жену и дочь не иначе как Манюня и Танюня, признавался, как нас любит, а потом укладывался на диванчик и через минуту уже похрапывал. В похожих ситуациях сразу вспоминаю деда, потому что веду себя точно как он: дарю направо-налево улыбки, говорю, что всех обожаю, потом на диванчик — и спать. Спиртное никогда не вызывало у меня ни агрессии, ни желания подвигов, а проснувшись, всегда помнил, где я и кто вокруг.
