Только когда мне присвоили звание народной артистки РСФСР, мы получили комнату в коммуналке с совмещенным санузлом и всеми остальными прелестями. Соседями оказались мать с дочерью и маленькой собачонкой. Если все трое одновременно начинали «лаять», хотелось сбежать.
Рядом с кухней был закуточек, которым нам любезно разрешили пользоваться. По осени я натягивала там веревки, накупала петрушки, укропа, сельдерея и вешала все это сушиться на зиму. Хозяйственной была. Готовила прекрасно, на мой борщ обязательно приезжали Павел Луспекаев, Евгений Евтушенко. Луспекаев шутил: «Какая ты там артистка — не знаю, но борщ варишь отменно. Наливай еще тарелку!» Сейчас живу одна и ничего для себя не готовлю. Но если еду к племяннику и внучкам в Репино, девчонки непременно попросят: «Люд, а сваришь нам солнечный суп?» Там с удовольствием снова встаю к плите.
Но вернусь к рассказу о Володе. Не так уж успешно складывалась его творческая жизнь. Когда он входил на «Ленфильм», становился собранным, требовательным, ни в чем не идущим на уступки, бескомпромиссным. Директор студии не видел Леонова в главной роли в «Донской повести», предлагал:
— Петр Глебов только что сыграл казака, возьмите его.
Фетин отказал:
— Не начну снимать, пока не утвердите Леонова.
И добился своего. Такая же история произошла с Борисом Новиковым, его тоже не хотели снимать, но Володя настоял.
Когда работали вместе, Фетин не делал мне никаких поблажек. В «Виринее» в сцене в сарае мне хотелось выступить громко, как Нонна Мордюкова. Володя не соглашался, я разнервничалась. Тогда он поставил мою любимую Шестую симфонию Чайковского — знал, что делает. Слезы хлынули из глаз, и я, забыв о своих намерениях, сыграла так, как задумывал он. Володя говорил: «Тебя надо разозлить, чтобы чего-то добиться». Провоцировал, никакой пощады не было.
