И вдруг три месяца спустя приходит телеграмма: меня вызывают на съемки в станицу Раздорская. От радости надела туфли на шпильке, начесала пучок на голове и поехала. Каблук сломался, как только оказалась на дощатой пристани. Прихрамывая, появилась перед Фетиным и Евгением Леоновым — моим партнером. Евгений Павлович растерялся:
— Как я буду сниматься с такой жерделой? (Так называется лоза, из которой плетут забор.)
— А вы подставьте скамеечку, — нашлась я.
Володя потребовал: на время съемок никакой обуви, маникюра, духов. Меня поселили в доме у местной жительницы. Жара стояла страшная, нередко ложилась спать на раскладушке прямо в винограднике. Просыпаешься, а над тобой нависают черные «дамские пальчики». В сараюшке хранились помидоры величиной с голову, источавшие божественный аромат. Просыпаешься в пять утра, идешь срываешь с грядки помидор, макаешь в крупную соль, лежишь и ешь. А потом помогаешь хозяйке полоть, поливать, красить забор.
Станица была зажиточной, самый модный ресторан не мог бы сравниться с местной столовой — там подавали и раков, и гусятину, и рыбу. Я пропиталась духом этого места, а еще вспомнила, как мы с однокурсницей Эллой Шашковой работали уборщицами, и белый лист в голове начал заполняться впечатлениями, которые шли в копилку роли.
Евгений Павлович был истинно народным любимцем, не единожды поцелованным Богом. Между нами сложились добрые отношения. Иногда он меня подкалывал: «Ну что, дылда, не забыла текст?» Но по большому счету сниматься с ним было счастьем.
Леонов был преданным семьянином, обожал жену Ванду и сына Андрюшу. Они приезжали навестить отца. Помню Андрюшу четырехлетним рыжеволосым смешным и трогательным парнишкой. А в прошлом году мне довелось вручать ему премию в питерском Театре имени Андрея Миронова, есть такой на площади Толстого. Увидела его и произнесла: «Сынок, как же ты вырос, а я и не заметила».
