Между тем спектакля «Голый король», который на протяжении нескольких лет считался визитной карточкой театра и собирал полные залы по всему Союзу, могло и не быть в репертуаре «Современника». Вот как рассказывал об этом Ефремов: «Сразу после премьеры нас с Куманиным (директор театра. — Прим. В. Т.) вызвал к себе министр культуры Михайлов. И прямо с порога начал песочить:
— Вы что поставили?!
— Сказку, — отвечаем.
— Какую сказку?! — вскипает министр. — Вы что ж, думаете, мне про вашего «Голого короля» не рассказали? Референты его посмотрели, не сомневайтесь! У вас же там сплошные намеки с аллегориями!
Сидим с Куманиным, молчим, смотрим друг на друга. Директор мой перед самым выездом на ковер предложил: «Олежечка, давай примем чуть-чуть, чтобы у министра посмелее быть». Приняли одинаково, но смелость до него быстрее дошла — вот он и говорит:
— Николай Александрович, я вот хочу...
— Коммунист Куманин, молчать! — орет Михайлов. — Я пока с Ефремовым разговариваю — с тобой потом поговорим!»
К счастью, спустя совсем короткое время Михайлова на посту министра сменила Фурцева и скандал с «Голым королем» затих сам собой... У Дорошиной потом было много замечательных ролей, но когда думаю о ней, в первую очередь вспоминаю принцессу Генриетту — юную, милую и чертовски обворожительную.
Нина была принята в труппу «Современника» за два года до меня — в 1959-м. А тремя годами раньше, в 1956-м, окончив Щукинское училище, поступила в Театр киноактера — единственный, где, числясь в штате, могла не выходить на сцену. Еще студенткой выпускного курса она начала сниматься в пяти картинах, а с дипломом на руках, чтобы доиграть роли, курсировала между находившимися в разных городах площадками. Мне кажется, Дорошина уже привыкла считать себя киноактрисой, когда в январе 1958 года ей позвонил Олег Ефремов: «Нинок, выручай! У нас в театре актриса заболела, а завтра спектакль. Можешь за ночь выучить текст и приехать с утра на репетицию?» Нинок согласилась не раздумывая — иначе и быть не могло.
С Олегом они познакомились в 1954 году на съемках картины «Первый эшелон» у Михаила Калатозова. Ей в ту пору было девятнадцать, ему — двадцать шесть. Историю, как Дорошина, спрятавшись в закутке на почте, слушала его телефонные разговоры с остававшейся в Москве дамой сердца и с каждым адресованным не ей нежным признанием влюблялась в Олега все больше, я слышал не раз. Не от Нины, от других. В то, что так и было, верю безусловно — это вполне в характере моей подруги: мне легко представить, как она, затаив дыхание, сидит за печкой в почтовом отделении и завороженно слушает голос Ефремова.
После единственной репетиции Дорошина сыграла в спектакле «В поисках радости» так, будто выходила на сцену в этой роли десятки раз. И все, кто был занят в постановке, включая Лелика Табакова, стали просить режиссера оставить Дорошину в спектакле. Играть с ней — и впрямь было великое счастье. Она заражала своей органикой — сфальшивить, когда Нинок находилась с тобой на сцене, было невозможно. Недаром даже язвительный Гафт назвал ее гениальной, лучшей из партнерш, с которыми ему доводилось играть.
