Я помотал головой:
— Нет, друг, спасибо. Я за четыре года уже прикипел к «Современнику». Это мое.
Спустя пять лет, в 1970-м, перед похожим выбором оказались все современниковцы. Летом труппа была на гастролях в Ташкенте, и в один из дней Ефремов сказал: «Меня срочно вызывают в Москву, опять — к Фурцевой. Думаю, Екатерина Алексеевна в очередной раз будет сватать МХАТ, хотя я ей уже сто раз говорил, что остаться без «Современника» для меня все равно что лишиться руки. Даст бог, выкручусь».
В гостинице мы жили в соседних номерах с общим балконом: я — с Женей Евстигнеевым, Ефремов — с Покровской. Олег вернулся из Москвы поздно ночью и стал шариться в темноте по балкону. Потом послышался шепот: «Жень, не спишь? Выйди — поговорить надо». Евстигнеев вышел и о чем-то долго шушукался с Ефремовым. Когда он вернулся в номер, я спросил:
— Ну, что там?
— Все, он уходит. Фурцева сказала: «Вариантов нет — это решение Политбюро. Не забывайте, МХАТ — академический, то есть государственный театр, и его судьба находится в руках руководства страны. Это совсем не то, что ваш «Современник», который подчиняется городу». Олег поставил условие: «Уйду только со всей труппой, мои будут играть в филиале МХАТа, а я буду руководить и Московским художественным, и «Современником». Фурцева ответила уклончиво: дескать, это мы обсудим, посмотрим. Дала надежду, хотя уже знала реакцию первого секретаря горкома партии Гришина: «Как же, отдам я театр! «Современник» останется у меня! Я всех иностранцев туда вожу, рассказываю — «Вот демократический театр, новый, созданный под моим руководством, сейчас город реконструирует для него роскошное здание бывшего кинотеатра «Колизей» на Бульварном кольце!»
Я спросил у Евстигнеева:
— Ну а ты что теперь делать будешь?
— Олег зовет меня с собой, но я не пойду. Был я в этом МХАТе два сезона — больше не хочу.
Забегая вперед, скажу: Евстигнеев все-таки ушел за Ефремовым вместе с Витей Сергачевым.
На другой день Олег Николаевич по очереди отзывал в сторонку ведущих актеров и вел индивидуальные беседы, а вечером устроил общее собрание, которое открыл заявлением:
— МХАТ гибнет, Фурцева предложила мне стать главным режиссером, чтобы спасти театр. Еще ко мне обратились мхатовские старики, попросили: «Ты же наш, тебе и руководить театром. Фурцева предлагала нам Товстоногова, мы отказались — он великий режиссер, но не мхатовец». В общем, я согласился.
Никто не верил, что Ефремов уйдет из «Современника», думали, уговорим его остаться. Игорь Кваша, помню, сказал:
— Пойми, нельзя спасти театр, в котором все решают партийная организация и местком!
Потом слово взяла Дорошина:
