Ушла одна из самых народных актрис. Она избегала публичности, практически не давала интервью, мы мало что знали о ее жизни, но очень любили. И боль от этой потери сравнима только с утратой родного человека. Давайте вспомним о ней.
Елена Скороходова
актриса
Точного числа не помню, но это случилось в мае 2017 года. В тот день я заехала к Нине Михайловне по ее просьбе, чтобы заплатить за квартиру и кое-что купить. Отдала пакеты, квитанции, сдачу и собралась уходить. «Посиди немного», — сказала она. Я осталась. Не думала, что это надолго, но просидела часа три. Молча. Говорила она. В какой-то момент моя рука потянулась к телефону, чтобы включить диктофон, но...
Записывать ее без предупреждения было бы подлостью. Я открыла рот, чтобы попросить разрешения, но осеклась. Испугалась, что собью с мысли и Дорошина замолчит. Нет, она не смогла бы говорить при включенном диктофоне. Исчезла бы искренность, без которой все потеряло бы смысл. По большому счету, моя вина не в том, что не записала, а в том, что не перенесла весь ее рассказ на бумагу сразу же по возвращении домой, когда впечатления еще были свежи, а детали — точны. За это я, наверное, буду пожизненно себя корить.
«О чем она тогда рассказывала? Не о тайнах ли закулисья актерской профессии?» — спросите вы. Отнюдь, она говорила о любви. Обычно артисты не любят распространяться о личной жизни и сразу предупреждают об этом журналистов: «Спрашивайте только о работе». Но рассказы о работе никому не интересны. Интересен живой человек, драматургия его жизни. А жизнь, тем более женщины, — это любовь.
Считается, что главной любовью Нины Михайловны был Олег Ефремов. Но у меня сложилось впечатление, что она любила и Олега Даля. Просто это были разные чувства, которые как-то переплетались в ее душе и в то же время существовали автономно.
«Зачем? — подумала я в середине ее монолога. — Зачем она все это мне рассказывает?» И вдруг поняла: Нина Михайловна хочет, чтобы история ее любви осталась жить и после нее, чтобы она бродила по миру до конца времен. Потому что для нее она священна.
У Дорошиной не работал телевизор, и все знакомые, естественно, пытались заняться его починкой. Нина Михайловна категорически этому сопротивлялась. Сначала мне казалось, что просто стесняется, не хочет никого обременять лишними хлопотами, но потом до меня дошло: боится, что работающий телевизор собьет ее с внутренних настроек на личную историю.
Она жила ею, опиралась на нее, просматривала своим внутренним взором словно кино. Более того, она над этим кино работала как над сценическим этюдом: что-то корректировала, перемонтировала, вычищала сюжет от мелких ненужных деталей или придавала им иной, глобальный смысл.
Я начала плотно общаться с Дорошиной в апреле прошлого года. Меня назначили стажером в ее педагогический отрывок. Все это происходило в Щукинском театральном училище, нашей альма-матер.
