Первое время Табаков Женю Миронова не трогал. Он его растил. Потом стал грузить такими сложными отрывками, что можно было просто надорваться. Тот так старался, даже попал в больницу. Но Женя все выдержал и из застенчивого мальчика превратился в большого актера.
А вот Володя Машков был ярким сразу. Крутой! Ходил в кожаной куртке с поднятым воротником, в рубашке, завязанной узлом на животе. Бесспорный лидер! Мачо. С ним никто не спорил и правильно делал. Он был молчуном, но мог так посмотреть, что становилось все понятно без слов. Когда Олег Палыч дал ему роль еврейского старичка в «Матросской тишине», это оказалось шоком для всех. Но как классно он сыграл...
Табаков учил нас профессии не всегда академически. И когда он нам что-то показывал, даже на расстоянии одного метра невозможно было понять, играет или нет.
Однажды на занятиях рассказывает: «Понимаете, в жизни и искусстве очень близко и трагедия, и комедия. Вы должны все, что видите, впитывать и нести в профессию... Вот вчера был на похоронах друга. Его сестра плачет, у нее настоящее горе. И сквозь слезы... — тут вдруг Табаков зарыдал, вначале был красного цвета, потом вишневого, и начал причитать: «Братик ты мой родной! На кого ж ты меня оставил! — а потом, продолжая всхлипывать: — Оградку-то ставьте, ставьте...»
Я подумала, что ему плохо и побежала на вахту вызывать скорую. Меня вернули назад однокурсники. Захожу — Олег Павлович сидит, сморкается в платок и улыбается как ни в чем не бывало: «Рыжая, ты что, поверила?»
На третьем курсе меня собирались отчислить из института за прогулы. Не прилетела на гастроли со съемок, опоздав с самолета на самолет. Роль была маленькой, меня заменили, но было все равно ужасно стыдно, что подвела «цех». Помню, Володя Машков — совесть нашего курса — собрал ребят. И все пошли к Табакову, тогда уже ректору, просить за меня. Я ничем не заслужила их поддержки, но до сих пор благодарна. И этому тоже учил нас Олег Павлович: поддерживать друг друга.
В кабинете Табаков вначале был очень грозен. «Ну все...» — подумала я. Что-то объясняю, но слезы предательски брызгают из глаз. Я так плакала, что не могла остановиться. Второй раз заливала Олега Палыча слезами. И вдруг из грозного ректора он превратился в добрую маму, даже скорее в добрую бабушку. «Тихо, тихо! Успокойся!» — побежал в соседний кабинет за водой. Не найдя стакана, налил в крышку от графина. Стал поить: «Все хорошо, все нормально!» Я начала икать и потихоньку успокоилась. В итоге из института меня не отчислили.
Мы все были его детьми. Палыч принимал живое участие в ребятах, которые жили в общежитии. Давал деньги в долг, постоянно подкармливал, привозил подарки. Например спас моего друга Мищенко. Вася — вольный казак, в городе ему было трудно прижиться. Он говорил, что чувствует себя так, будто одной ногой в лодке, а другой — на берегу. Табаков договорился с Авангардом Леонтьевым, тот дал ему ключи от своей пустой квартиры, где ничего не было, кроме книг. Вася прожил там месяц отшельником, смог разобраться в себе и сделать правильный выбор. И всегда вспоминал об этом с благодарностью, говорил, что Олег Палыч вернул его в профессию.
