О том, насколько отец религиозен, я узнала только после его смерти, прочитав дневники. А ведь он категорически запрещал меня не только крестить, но даже подводить к церкви. В советское время это было чревато неприятностями, и папа их опасался.
Дед с бабушкой своей набожности не скрывали. Герасим Васильевич категорически возражал, чтобы сын Иван шел в артисты. Считал, что лицедейство — занятие греховное, богохульное. Но отец на своем стоял твердо. И после школы уехал поступать в театральный институт — почему-то в Харьков. Не проучился и трех лет, как началась война. Дед прислал телеграмму: «Немедленно возвращайся!» В тяжелое время семья должна была держаться вместе. Отец вернулся, пошел в военкомат, был определен в рядовые.
Линия фронта уже приближалась, и его мобилизовали в батальон, строивший противотанковые заграждения. В селе во всех дворах были лодки, и папа вместе с соседями сформировал небольшую флотилию, которая перевозила раненых на другую сторону Волги — в тыл. За это он был награжден медалью «За оборону Сталинграда», которой очень гордился.
Сразу после войны думать об учебе было некогда: предстояло поднимать хозяйство, налаживать быт. Тут бы деду порадоваться, что по его воле вышло — не стал сынок артистом. Но уже весной 1945-го папу, так и не получившего высшего образования, приняли в труппу Сталинградского драматического театра имени Горького как характерного артиста второго плана.
Совсем маленькой я проводила в Горном Балыклее каждое лето. Тогда казалось, что это «ссылка»: с детьми здесь не тетешкались, держали дистанцию, в случае чего — сурово наказывали. Мне не нравился деревенский уклад, принятые в семье немногословность и сдержанность. Помню, как я, городская жительница, удивлялась, что все женщины ходят в платках, из-под которых и пряди не выбьется. Волосы собственной бабушки впервые увидела только лет в тринадцать. Мы пошли вместе в баню, и я обомлела: Мариша оказалась Златовлаской!
Сегодня понимаю, что жизнь в селе была райской. Волга, воздух, простор! Как-то утром забегаю в летнюю кухню и вижу на столе плошку, полную какой-то черной крупы. Бегу к бабушке: «Свари, пожалуйста, кашу». Мариша полезла куда-то в шкаф. Я удивилась, тычу пальцем в миску: «Свари из этой!» Хохотала вся семья: «крупа» оказалась черной икрой, которую в деревне сами засаливали.
