Гердт пришел в дом, галантно поздоровался и произнес: «Обещаю всю жизнь жалеть вашу дочь». А через небольшую паузу признался: «Я очень устал от этого монолога. Давайте лучше пить чай». Уже за столом потек совершенно свободный разговор, Зямка включил свое обаяние, и когда «молодые» уходили, Таня шепотом спросила у Шуни:
— Тебе стало спокойнее?
Та взмахнула рукой:
— Абсолютно.
Зямка тещу обожал, говорил о ней только восторженно и считал своим другом. А Таня влилась в нашу компанию на правах равной. Она не походила на прежних Зяминых барышень: Тане уже перевалило за тридцать, она выглядела строже, серьезней и интеллектуально искушенней.
Первое время все иронизировали по поводу ее профессии. В память врезалась посвященная Тане эпиграмма: «Дружба с ней исполнена риска — муж еврей, сама православная, а в дипломе стоит «арабистка». К слову, во времена тлеющего советского антисемитизма многие старались завуалировать свое еврейское происхождение. Гердт не чувствовал в этом смысле никакой ущемленности: со стороны казалось, что еврейство было для него лишь поводом для очередной шутки.
Мужская харизма Гердта продолжала бередить дамские сердца и после женитьбы на Правдиной. Но ее это только забавляло. Таня не раз повторяла: «Ну и что, что Зямка нравится бабам? Мне он тоже нравится. Это даже лестно. И не имеет никакого отношения к нашей с ним жизни».
Гердты поселились неподалеку от метро «Университет», в так называемых «красных домах», где давали квартиры ученым, писателям, артистам. А затем переехали в подмосковный поселок Красная Пахра: представители творческой интеллигенции поселились там задолго до того, как жить за городом стало принято. Купили половину дачи, вторую занимал Константин Симонов с женой и дочкой. Зяма наконец обрел дом, который считал своим и куда хотелось приглашать гостей. Он стал штабом местного землячества: неподалеку жили художник Верейский, Элик Рязанов, а потом и Петя Тодоровский. Круг общения щедрого на дружбу Гердта расширялся в геометрической прогрессии. Кого только было не встретить за хлебосольным Таниным столом! Вспоминаю Исая Кузнецова — старейшего Зямкиного друга еще по Арбузовской студии. Исай был драматургом, автором сценариев фильмов «Москва — Кассиопея», «Пропавшая экспедиция», «Похищение «Савойи». Отношения у них с Гердтом оставались необычайно трогательными, окрашенными воспоминаниями об общей юности. Как-то даже писали вместе пьесу, а меня попросили сочинить к ней песню. Песня вышла дурацкая, да и затея с пьесой ничем не кончилась, но мне не забыть радости сотворчества. В круг Гердтов втекали приятели Шурика Ширвиндта и его жены Таты, у Гердтов я после долгого перерыва встретила свою студенческую подругу, внучатую племянницу Льва Толстого писательницу Лидию Либединскую. Неизменно встречала в Пахре исполнителей бардовской песни Сергея и Татьяну Никитиных.
Трижды в год до полусотни гостей съезжались без приглашения: на Девятое мая, которое, помимо прочего, освящено еще и Таниным днем рождения, на двадцать пятое января, когда праздновали Танины же именины, и на Зямино рождение двадцать первого сентября.
Слава к Гердту приходила постепенно. Сегодня он — премьер кукольного спектакля, завтра — голос за кадром, послезавтра — персонаж кинофильма.
