Ровно в семь вечера Вуди Аллен стоял со своим кларнетом на крошечной сцене нью-йоркского кафе «Карлайл» на Мэдисон-авеню. Как всегда, помещение не могло вместить всех желающих. Люди сидели на полу, теснились в дверях: Вуди, выступающий здесь по понедельникам, давно стал таким же символом Нью-Йорка, как статуя Свободы.
Сун-И заняла столик у окна и взглянула на седого как лунь 77-летнего мужа, напоминающего чем-то мальчишку. Худобой? Узкими плечами?
Эти маленькие понедельничные концерты миссис Вуди Аллен посещала только раз в году, за два дня до Рождества, в годовщину их свадьбы.
На 2012 год выпала 14-я годовщина. Присесть за столик к Сун-И почему-то никто никогда не осмеливался, несмотря на тесноту. Супруга Аллена, казалось, была погружена в собственные мысли и подняла голову, только когда Вуди заиграл September, блюз, который когда-то пел Фрэнк Синатра. Сун-И прекрасно знала этот блюз с раннего детства — ее приемная мать, Миа Ферроу, в свое время была женой Синатры.
Сун-И всегда казалось, что это не он, а она старше Вуди на сорок лет. Он ведь до сих пор витает в облаках, она же — как та древняя нерушимая скала, которая помогла ему найти точку опоры. Она уже давно перестала переживать, что мир не считает ее ни умницей, ни красавицей: маленькая, невзрачная, с еле слышным голосом…
Тем не менее если бы не Сун-И, возможно, Вуди однажды покончил бы с собой, как не раз собирался… При его воспитании, родителях, корнях и полном отсутствии образования вообще непонятно, как он стал тем, кем стал. Режиссер сам не раз повторял, что он — какая-то ошибка природы, то ли павлин, то ли страус, родившийся у матери-утки.
…Вуди вырос в еврейском муравейнике в среднем Бруклине, где сквозь картонные стены доносились крики, брань, фальшивая игра на музыкальных инструментах соседских детей, звяканье посуды и скрип кроватей. Каково с 10 до 17 лет делить маленькую комнатку со своей кузиной Ритой и каждый раз отворачиваться, пока она медленно стягивает с себя платье и облачается в халат? Каково считать своих родителей — Нетти и Марти Конигсбергов — недалекими крикливыми субъектами, тем более что именно такими они и являются на самом деле?
Парочка совершенно не подходящих друг другу людей: он — бонвиван и бездельник, по настроению — резчик по дереву; она — тягловая лошадь, всю жизнь проработавшая бухгалтером на Манхэттене. Нетти исполнилось 78, когда ее сын, ставший, к ее удивлению, известным режиссером и купивший родителям шикарную квартиру в элитном Верхнем Ист-Сайде, в 1986 году усадил старую мать перед камерой и задал ей неудобный вопрос:
— Ты ведь в детстве меня била?
Нетти подскочила: что значит — била? Не обращая внимания на то, что ее снимают, она отдалась нахлынувшим чувствам, нисколько, видно, не остывшим за последние тридцать лет.
Да ведь Вуди был несносен, его прибить хотелось, не то что шлепнуть, любая бы мать на ее месте…
— А что же такого делал несносный Вуди? — подначивал старуху из-за камеры сын.
…Стервец сводил с ума весь дом, весь квартал: бросал лягушек в родственников, засовывал ежей в постель своей кузине Риточке, увлекшись джазом, заставлял сотрясаться весь дом под ужасающий грохот этой адской музыки. Вдобавок он все время врал, прогуливал школу, провалил все экзамены и получил школьный аттестат только потому, что она валялась в ногах у директора. При этом Вуди всего боялся: темноты, воды (он так и не научился плавать), быстрой езды (к стыду отца, никогда не сел за руль)… Как все еврейские родители, Конигсберги мечтали, что их сын выучится в колледже, а он?
