А я смотрю на нее во все глаза и млею от счастья. Еще одна любимая песня, из более позднего репертуара: «Скок-поскок, молодой дроздок по водичку пошел, молодичку нашел. Молодиченька-невеличенька, сама с вершок, голова с горшок, зацепилась за пенек — простояла весь денек».
В детстве меня иногда мучили ночные кошмары. И только мама могла успокоить. Два из них помню отчетливо. Ночной город. Я сижу, свесив ноги, на огромной арке высотой с десятиэтажный дом и смотрю на движущиеся внизу машины. Время как будто ускоряется: автомобили едут все быстрее и вот уже огни фар не мелькают, а сливаются в световые полосы, как на фотографии с длинной выдержкой. Внутри нарастает паника — я кричу и просыпаюсь в слезах, с бешено колотящимся сердцем...
Анализируя образы из второго кошмара, кажется, понимаю, что его породило.
В комнате мамы стояла ростовая икона архангела Михаила, лик которого был написан так, что казалось: куда бы ты ни пошел, в какой бы угол ни забился, он следит за тобой. Я боялся этого вездесущего взгляда, не хотел заходить в комнату, даже когда там кто-то был: мама, сестра Аня. Не слушал уговоров, плакал... Икону, кстати, в свое время принес Гера Гаврилов. Мама поначалу была против, так как архангел был явно не домашний, но потом все как-то свыклись. Все, кроме меня. Семейное предание гласит: когда взрослые вернулись домой с похорон одного из друзей семьи, увидели маленького Сашу стоящим перед этой иконой и со слезами на глазах отчитывающим святого за то, что людям приходится умирать. Мама утверждала, что я не мог знать о случившемся несчастье, но, подозреваю, все же немного приукрасила.
Скорее всего, утрату и предстоящие похороны взрослые обсуждали при мне. Не последнюю роль в рождении кошмара сыграл и фильм Алана Паркера «Сердце ангела», который я имел несчастье посмотреть в малосознательном — скажем так — возрасте. Кажется, сестра с подружками решили пойти «на Микки Рурка» и прихватили меня с собой. Видимо, не с кем было оставить. В памяти отпечаталась конкретная сцена: смуглый ребенок поднимает руку и его глаза загораются потусторонним огнем. Во время просмотра я сидел у Ани на коленях, застыв от ужаса. Ничего не понял, но страшно было до чертиков.
В кошмаре, основанном на этих впечатлениях, всегда была поздняя осень и какие-то угрюмые люди рылись в прелой листве. Я наблюдал за ними как зритель в театре, с каждым мгновением все острее чувствуя надвигающуюся опасность.
