Ольга как-то вяло реагировала и даже не пыталась оправдываться. Просто сказала:
— У меня дети, их не с кем было оставить.
— Можно было вызвать такси и взять их с собой.
— Какое такси? Время было позднее, мы находились за городом, на даче. Я сделала что могла, позвонила в полицию, рассказала про звонок...
«При чем тут полиция? — чуть не закричала я. — Ире нужно было человеческое участие!» Но в голову пришла до ужаса простая мысль: «Не слишком ли много я хочу от этой женщины? Она оказалась рядом с Ирой случайно. Я бы, конечно, бросилась спасать подругу, а для Ольги она была чужим человеком».
Не успела попрощаться с Симоновой, как посыпались звонки журналистов. Они узнали о моей дружбе с Пороховщиковыми и хотели разжиться жареными фактами из жизни Иры и Саши. Я не могла разговаривать, меня душили слезы. Ответив на пару вопросов, отключила телефон и зарыдала. А когда выплакалась, впала в какой-то ступор.
В голове не укладывалось, что Ира мертва. Я же с ней говорила накануне, она была спокойной и адекватной. А через четыре часа пошла и удавилась. Что же произошло за это время? В Интернете писали, что ей якобы позвонил какой-то человек и сказал, что Саше стало хуже, до утра ему не дожить. Она впала в отчаяние и покончила с собой. Но люди, выдвигавшие эту версию, очевидно, не знали, что Ира от всех скрывалась и не отвечала на звонки! В крайнем случае, просила знакомых подежурить у городского телефона — как Ольгу Симонову.
Даже со мной не всегда разговаривала. Нет, вряд ли она сняла трубку. А сама, не дождавшись информации от врачей, пожалуй, могла позвонить по мобильному в больницу. И услышать нечто, перевернувшее ее сознание.
Но если это нечто касалось состояния Саши, как решилась Ира бросить его, больного и беспомощного, когда он в ней особенно нуждался? Тем более что мы не один раз обсуждали с ней такую ситуацию. Ира и раньше говорила:
— Я не хочу жить. И если с Сашей что-нибудь случится, жить не буду.
— Что ты хоронишь раньше времени его и себя? — возмущалась я. — Ничего еще не случилось. А если и случится, дождись сначала смерти мужа, а там уж решай, стоит ли жить дальше.
— Да-да, ты права, — соглашалась она.
Когда Пороховщикова разбил инсульт, я уговаривала Иру не отчаиваться: мол, этот диагноз не приговор.
И она очень хотела поставить Сашу на ноги. А потом решила убить? Ирка же понимала, что без нее он не выживет. «Нет, что-то здесь не так, — думала я. — Дороже Саши для Иры никого не было. Уж я-то знаю. История их безумной любви начиналась на моих глазах...»
В Театр имени Пушкина я пришла в 1975 году после окончания Школы-студии МХАТ. Примерно через год на наших спектаклях стали появляться две девочки — подружки Саша Локтева и Ира Жукова. Их «по блату» проводила Сашина мама — актриса Светлана Лощинина. Ее папа, когда-то очень популярный актер Алексей Локтев, раньше тоже работал у нас.
Но я его не застала, он к тому времени уже перешел в Малый театр.
Девчонки были славные. Саша потом стала женой лидера группы «Алиса» Константина Кинчева. А Ира, мечтавшая о театроведческом факультете ГИТИСа, после окончания школы устроилась к нам костюмершей, чтобы заработать трудовой стаж. Его наличие играло очень большую роль при приеме в престижные вузы. Стаж и помог ей поступить. В театр Ира пришла в 1980 году, то есть примерно в семнадцать с половиной лет, а не в четырнадцать, как они с Сашей потом всем рассказывали. В таком возрасте, да еще в советское время, ни один кадровик не взял бы ее на работу. Пороховщикова у нас еще и в помине не было. Он работал у Любимова в Театре на Таганке и у нас появился только через год.
