Я много раз говорила обоим Пороховщиковым: «Разводитесь. Или однажды вы убьете друг друга!» А у них не хватало сил расстаться. И жить вместе не было сил.
Д о сих пор не могу поверить, что Иры больше нет. И пытаюсь понять, что толкнуло ее на отчаянный шаг. Но вот парадокс: для меня, знавшей Ирку чуть ли не с детства, в ее самоубийстве до сих пор заключена тайна, а некоторые, совершенно чужие ей люди, с легкостью рассуждают на эту страшную тему.
Хотя, например, Ксения Ларина* (Оксана Баршева*) вряд ли может о чем-то судить. В Театре имени Пушкина, где все мы когда-то работали, Ларину никто толком и не помнит. Она там и проработала-то всего ничего. Так зачем брать грех на душу, рассказывая такие жуткие вещи в своем блоге про покойную Иру?
Я не собираюсь никого судить, хочу только оправдать свою подругу, о которой не сплетничает разве ленивый. Люди не принимают во внимание, что эта женщина не была безумной истеричкой, что она (редкий случай в наши расчетливые времена) отдала всю свою жизнь бесплодной страсти. Поверьте, и так бывает...
Добровольный уход из жизни — это всегда поступок. И в его основе лежат, как правило, очень серьезные мотивы.
Мы с Ирой дружили больше тридцати лет. Раньше виделись достаточно часто, а после того как я уехала в Швецию, почти каждый день общались по телефону или скайпу. В последний раз — за несколько часов до того, как Ира покончила с собой. В тот вечер я звонила ей с Майорки. У нас с мужем квартира на этом острове, часто ездим туда отдыхать из ставшего мне родным Стокгольма.
А когда-то я жила в Москве, была актрисой и служила в Театре имени Пушкина. Там и познакомилась с Сашей Пороховщиковым и Ирой Жуковой. Впоследствии они стали мужем и женой. В начале девяностых жизнь моя резко переменилась: я вышла замуж за шведского бизнесмена Карла Юнгквиста и покинула Россию. В Швеции снялась в нескольких фильмах, а потом увлеклась педагогикой и режиссурой. Преподаю актерское мастерство, руковожу Сценической школой при Стокгольмском фолк-университете.
Осуществляю образовательные программы совместно со Школой-студией МХАТ. Снимаюсь в кино. На родине бываю достаточно часто и связей со старыми друзьями не теряю.
На Майорку мы с Карлом прилетели седьмого марта, и я сразу позвонила в Москву. До этого Ира два дня не снимала трубку, я беспокоилась о ней и о Саше — ему сделали серьезную операцию. К телефону подходила Ольга Симонова, дочь Сергея Шакурова, с которой Пороховщиковы сдружились в последнее время. Она с пятого на шестое марта ночевала у них в особняке на Арбате. Но шестого вечером трубку никто не брал. Тогда я позвонила Симоновой на мобильный. В Москве было около шести вечера. Ольга ехала домой, к детям, и сказала, что Ира одна не останется, с ней побудет Оксана.
Cпрашиваю:
— А кто это?
— Новая домработница. Вроде хорошая женщина.
Я немного успокоилась: Оксана присмотрит за хозяйкой. Но девятого марта Ира ее отпустит. Специально...
Так вот седьмого я позвонила Ольге на мобильный:
— Как Ира?
— Сейчас вроде нормально. А накануне ей было очень плохо. Она рыдала, кричала. В больнице обещали информировать о состоянии Саши, но еще ни разу не позвонили. Ира в спальне. Лежит, подойти не может.
— Хорошо, пусть отдыхает. Я позже тебе позвоню.
Восьмого марта звоню Ирине.
