Своим появлением он перебудоражил весь институт. Была в Бондарчуке какая-то магия, которую я поначалу не замечала. Летала по ВГИКу в эйфории. Война закончилась! Вся жизнь впереди! К тому же после того как прочитала однажды на занятиях по актерскому мастерству «сон Пети Ростова», Сергей Аполлинариевич сказал притихшему курсу: «Всему можно научиться, а ЭТО надо иметь». Видимо, Мастер увидел во мне не просто способности.
Почему Сергей именно на меня обратил внимание, сказать не берусь, но это внимание мне льстило. Как же! Бондарчук — объект восхищения всего ВГИКа, старше меня на шесть лет, еще до войны работал в театре, был звездой театрального училища в Ростове-на-Дону, но, оставив и учебу и сцену, ушел на фронт! Обычно когда мы встречались возле института — репетиции заканчивались только к одиннадцати вечера, Сергей первым делом доставал из кармана черный карандаш и подрисовывал мне брови.
Для роли Настасьи Филипповны их выщипали, что Бондарчуку категорически не нравилось. Потом мы садились в трамвай и ехали через пол-Москвы, а выйдя на конечной остановке, еще долго-долго шли пешком — дом, в котором я снимала угол, находился рядом с заводом «Серп и Молот». Добирались до места глубокой ночью. Сергей целовал меня в щеку, смотрел, как скрываюсь за дверью подъезда, — и отправлялся на другой конец города к знакомым, у которых в ту пору жил.
Во время долгих провожаний каждый из нас поведал другому всю свою предшествующую жизнь. Сергей рассказал, что до войны был женат на однокурснице по театральному училищу в Ростове-на-Дону. Жили вместе они недолго, и во время одной из ссор Евгения на глазах мужа порвала свидетельство о браке, объявив, что с этой минуты они оба могут считать себя свободными.
О разрыве Бондарчук мне рассказал, а вот о том, что осенью 1945-го Евгения приезжала к нему в Москву, умолчал.
Это случилось незадолго до того, как Сергей начал за мной ухаживать. Бывшая супруга появилась на пороге квартиры приютивших Бондарчука друзей без предупреждения, но с полной сумкой продуктов и несколькими бутылками вина. Отец Евгении занимал в Ростове-на-Дону серьезный пост, посему проблем с деликатесами в семье не было. Гостья пробыла в столице всего одну ночь и, уехав, много месяцев не давала о себе знать.
Закончилась очередная репетиция, и я, лихо скатившись по перилам, едва не налетела со всего маху на Сергея, с потерянным видом стоявшего у подножия лестницы.
Встревоженно схватила его за плечи:
— Что случилось?
Бондарчук протянул телеграмму:
— Вот...
Читаю «У тебя родился сын.
Женя» — и облегченно вздыхаю: слава Богу, никто не умер, не заболел.
— Инна, что делать? — в голосе Сергея звучит отчаяние, а я чувствую, как начинаю раздуваться от гордости: он просит у меня совета!
Приосаниваюсь и серьезно изрекаю: — Как «что»?
Надо послать ответную телеграмму с поздравлениями!
— Зачем?
— Зачем, зачем... У нее же молоко может пропасть!
Сергей был поражен моей взрослой рассудительностью, хотя на самом деле я была бесхитростной маленькой дурочкой. Мама и бабушка окружали нас с сестрой Ниной такой заботой и любовью, что мы росли абсолютно домашними девочками. В свои девятнадцать лет я ни с кем еще не целовалась (Сережины поцелуи в щечку не в счет), губы не красила, о прическе даже не помышляла — ведь это сущий разврат! Мог ли такой ребенок ревновать? Нет, конечно! Большому, умному, доброму Сереже требовалась моя помощь — это единственное, что имело значение.