В городе нашем не было театрального вуза. В Москву же, как советовали, не поехал бы ни за что. Знал точно: застенчивость и неуверенность меня погубят — порога не переступлю, экзамены не выдержу. И надо же — в год окончания школы открывается у нас в Горьком театральная студия. И я туда поступил. Меня буквально заставили — мой педагог во дворце пионеров Татьяна Петровна Рождественская, тетка известного дирижера Геннадия Рождественского — я ее больше, чем показа, боялся.
И вот как-то студентами мы поехали в Ленинград. В первую же свободную от репетиций и спектаклей минутку я, конечно, бросился в Эрмитаж, успев восхититься «Вечной весной» Родена, очутился в зале итальянской живописи — и застрял в нем на весь месяц гастролей.
Остальная часть мировой сокровищницы осталась непознанной не из-за шедевров итальянских мастеров, а из-за экскурсовода, как вы догадались — девушки.
И случился первый поцелуй! Это было прекрасно... нет, слабо... божественно! Не определить словами! Я в каком-то невесомом танце ввинтился в небеса — вот абсолютно физическое ощущение! Неповторимое! И вот что ужасно — я не помню ее лица, имени, подробностей знакомства и причины расставания, знаю точно, что она сама ко мне подошла, — я бы не смог.
Сотни раз бывал я после этого в Питере, но в Эрмитаж больше не ходил. Никогда.
Ах, как много мы теряем, легкомысленно перелетая с цветка на цветок!
В поиске того, который будет краше иль слаще предыдущего, изживаем свежесть восприятия, растрачиваем жизнь на бесплодные ожидания.
На последнем курсе студии во время очередных гастролей театра — в Сочи — получаю срочную телеграмму от отца с просьбой скорее возвращаться. У дяди-«военторга» — того самого, что сломал мою карьеру оперного певца, — гостила семья народного артиста СССР из одного провинциального театра. С ними — дочь Мила сказочной красоты. Конечно, срочно не выехал, дождался конца гастролей. «Старики» лихорадочно плели матримониальные сети. Леня знает о Миле, Мила знает о Лене, оба заинтригованы — так виртуозно обработали нас за это время.
Вернулся, у Милы последний гастрольный спектакль в моем родном театре — велено было ждать.
Подчинился. Жду. Выпорхнула суженая моя в воздушной многоярусной мини-юбчонке, ножки точеные, личико премиленькое — чистый цветик-семицветик. Я влюбился молниеносно, в одно мгновение.
Не сговариваясь, как сомнамбулы, мы вышли на набережную Волги, сели на скамеечку и... до шести утра просидели... Семицветик раскрылся полностью — в своих самых интимных тайнах. Драматическая с элементами трагедии история девичьих страданий о потере невинности пала на благодатную почву. Нам, мазохистам, только дай повод помучиться — и я весь ваш! В тот же день объявили родителям, что женимся.
Мы были одногодками, оба только закончили учебу, ее отправили по распределению в далекий сибирский город Читу.
Я проводил Милу в надежде на скорую встречу, она должна была договориться о моем вызове на работу в тамошний театр. Как молодой жеребец, я в нетерпении выбивал дробь копытом, отсчитывая дни: неделя, две, три — тишина.
У отца была какая-то хибарка на краю города, я приехал туда, рухнул на топчан и лежал в оцепенении. Он вошел мрачный — да что мне его расстроенное лицо, у меня один вопрос на уме.
— Папа, — спрашиваю, — телеграммы не было?
— Нет, — снял свой старенький пиджачок, повесил на гвоздик и лег рядом. Отец был сдержан в проявлении эмоций, несмотря на всю его любовь ко мне, мы почти не разговаривали, могли часами молчать вместе.
