Как-то все складывалось без моего участия, мне оставалось только принимать...
Пить, ухлестывать за барышнями и петь я начал одновременно — в пятилетнем возрасте. Рассказываю по порядку. Шел конец 1945 года, через Киренск с фронта возвращались войска. Победителей буквально душили в объятиях и растаскивали по домам, соревнуясь в гостеприимстве. Это был первый Новый год без войны. Но вряд ли я запомнил его только поэтому. Праздник был умопомрачительный, в полночь все побросали застолье, высыпали на улицу и салютовали из всех видов орудий. Даже мне, как большому, капитан, которого мы взяли на постой, дал пострелять из ракетницы. Обалдев от радости и всеобщего ликования, перевозбужденный, влетел в дом, очень пить хотелось — а там накрытый стол, я пригубил изо всех рюмок по очереди, как в сказке про Машу и трех медведей.
Когда родители с гостями вернулись, дом был полон дыма, ребенок в отключке спал на диване, а на плите догорали мои единственные ботинки — решил поскорее подсушить мокрую насквозь обувку, чтоб вернуться и еще пострелять со всеми вместе.
Я забыл имена многих знакомых по жизни женщин, но не своей первой девочки — ее звали Светочка Световидова.
Как-то мы с мальчишками услышали страшный рев за домом, ходить туда нам строго-настрого запрещалось. Бросились смотреть — Светка, стоя по пояс в огромной луже, заходилась со страху на все лады. Дама сердца тонет, я, рыцарь без страха и упрека — такая же мелкая бзюлина, предусмотрительно скинув ботинки, решительно иду спасать.
Смело ступаю в лужу, дохожу до середины, обнимаю утопающую за плечики, проваливаюсь в ту же яму и — вступаю вторым голосом в Светкину арию. Наша какофония продолжалась, пока не прибежал мой отец с ремнем. Раскидал всхлипывающий дуэт по подмышкам и отучил меня от рыцарских замашек навсегда, если не считать фильма «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго», где хошь не хошь пришлось впасть в детство.
Примерно в это время семья наша вернулась из Киренска на родину отца — в Нижний Новгород, тогда Горький. Собралась вся родня, гостей полон дом. Сколько себя помню — я пел, обожал петь. Родители, как водится, хотели продемонстрировать таланты сына, водрузили меня на табуреточку: мол, спой, не стыдись. И один из моих дядьев, самый важный и авторитетный, «большой человек» — директор местного военторга, послушав, бросил снисходительно: «У мальчика вполне приятный голосок».
Это было для меня страшным ударом! Мальчик-то мыслил себя дарованием, ожидал оваций, хора восторгов — вот какая штука! Именно с того времени и до сих пор ненавижу смотрины в любом виде, слово «показ» — смерти подобно. Вам интересно, как же столько лет играю на сцене? Отвечу. В театре как бы не я, а придуманный герой: надеваю маску и выхожу к публике не со своим, а с чужим лицом.
Все мы родом из детства. Я рано начал — к пяти годам поняв, что употребляя алкоголь, можно сгореть вместе с ботинками, а бросившись с головой в омут вслед за женщиной, утонуть вместе с ней, — но долго созревал. Пытаться выпивать я решился только после двадцати. Что касается любви... Была еще одна позорная история, подкрепившая мое убеждение, что общение с барышнями — опасно для здоровья.
