Время к полуночи, Люся мечется по квартире:
— Ну что это такое? Не может же Машка столько времени болтать по телефону? А если там что-то случилось — и аппарат разбитый на полу валяется?
— Зачем сразу думать о плохом? — вклиниваюсь я в Люсин монолог. — Может, они сидят напротив друг друга и по душам разговаривают? Трубку сняли, чтоб никто звонками не мешал.
— Не говори глупостей! Этого не может быть!
— Почему же не может? Сколько бы я с Машей ни разговаривала, она про Александра ни одного худого слова не сказала. Даже после самых крепких ссор — ни разу не обозвала. Вот увидите: они помирились.
— Костя, езжай скорее, узнай, в чем там дело! — командует Гурченко.
Купервейс — за руль и на Новокузнецкую. Приезжает минут через сорок: «Помирились».
Думаю, хотя бы формальные отношения между тещей и зятем могли со временем установиться, если бы, выходя за Александра замуж во второй раз, Мария не взяла фамилию супруга. После первой свадьбы оставалась Гурченко, а тут — на тебе, стала Королевой! Люся сочла это предательством и несколько лет с дочерью не разговаривала. Попыталась наладить контакт, когда сама осталась одна, но попытка успехом не увенчалась.
В первый раз Костя ушел от Люси весной 1991 года. Через несколько месяцев Гурченко его вернула, но всем — может, кроме нее самой — было ясно: это возвращение ненадолго.
Костя терпел унижения и издевательства жены из последних сил...
Как-то вечером — по заведенной традиции — звоню в квартиру в Трехпрудном. Трубку поднимает Купервейс.
— Как дела? — спрашиваю.
— Плохо.
— Мне приехать?
— Приезжай.
Дверь открывает Костя и со словами «Пойду лягу — две ночи без сна» скрывается в гостиной. Я оглядываюсь вокруг: на полу валяются осколки гжельской посуды из коллекции, которую Люся собирала много лет, какие-то тряпки, разбитая бутылка из-под водки.
Люся лежит в спальне. Никакая.
Спрашиваю:
— Людмила Марковна, может, врача вызвать?
— Не надо.
Сажусь на пуфик в изножье кровати и больше не произношу ни слова. Через некоторое время Люся встает с постели и направляется в ванную. Проходит пять минут, десять. Я начинаю волноваться: «Что она так долго?» Дверь в ванную не заперта. Люся стоит перед раковиной, ко мне спиной. Заглядываю через плечо — и на мгновение застываю от ужаса. Раковина залита кровью, в руке у Люси — бритва.
— Что вы делаете?!! — ору так, что у самой закладывает уши. Вырываю из окровавленных пальцев лезвие, поясом халата перетягиваю предплечье и волоком тащу Люсю в спальню.
Бегу в гостиную, где спит Купервейс:
— Костя, вызывай «скорую»!
Тот приоткрывает глаза и, что-то пробормотав, поворачивается на другой бок. Все понятно: не признающий в «мирной жизни» крепких спиртных напитков Купервейс влил в себя водки.
Хватаюсь за телефон. Набираю «03» — диктую фамилию, имя, возраст, адрес. Несусь обратно в спальню. В одном из ящиков нахожу кусок марли, которым в десяток слоев обматываю Люсину руку. Благодаря жгуту-поясу кровь из раны не льется, а сочится, но все равно уже через пару минут на повязке проступают красные пятна.
Через четверть часа приезжает «скорая»: два санитара и врач-психиатр — такие бригады высылают к тем, кто пытался покончить с собой.
