После публикации в 1858 году «Фрегата «Паллады» Иван Александрович Гончаров стал самой заметной фигурой в литературных гостиных Петербурга. Шутка ли — в должности секретаря адмирала Ефима Путятина посетить Англию, побывать в некоторых странах Африки, Китае, Японии, да еще и написать об этом так захватывающе и живо. А ведь три года назад, когда Гончарову только предложили участие в путешествии, над ним за глаза по-доброму посмеивались: «Иван Александрович? Наш принц де Лень? В кругосветное путешествие? Да он из дома лишний раз не выйдет!»
Одиночка, затворник, вечный холостяк, ценитель тишины и постоянства жизни, Иван Гончаров, чей день рождения мы отметим 18 июня, опубликовав «Фрегат «Паллада», удивил абсолютно всех задором первооткрывателя и любопытством исследователя. Вот он гуляет по сырому Лондону, «опасаясь нажить сплин», и сквозь плотный туман разглядывает дома, мосты и лондонских обывателей: «Чем смотреть на сфинксы и обелиски, мне лучше нравится простоять целый час на перекрестке и смотреть, как встретятся два англичанина, сначала попробуют оторвать друг у друга руку, потом осведомятся взаимно о здоровье и пожелают один другому всякого благополучия; смотреть их походку или какую-то иноходь, и эту важность до комизма на лице, выражение глубокого уважения к самому себе, некоторого презрения или, по крайней мере, холодности к другому, но благоговения к толпе, то есть к обществу».
Затем, прорвавшись сквозь шторм и причалив к берегам Мадейры, дегустирует местные вина, первый раз в жизни пробует бананы и выносит свой вердикт: «Не понравилось мне: пресно, отчасти сладко, но вяло и приторно, вкус мучнистый, похоже немного и на картофель, и на дыню, только не так сладко, как дыня, и без аромата или с своим собственным, каким-то грубоватым букетом». В петербургских гостиных обсуждают описанные им плетни из алоэ и кактусов на мысе Доброй Надежды: «Не дай Бог схватиться за куст — что наша крапива! Не только честный человек, но и вор, даже любовник не перелезут через такой забор». Не повезло любовникам в Южной Африке...
Несмотря на свалившуюся популярность, Гончаров в литературных гостиных Петербурга появляется редко и всегда оказывается в центре внимания. Гостя в бархатной визитке и пестром красивом галстуке усаживают на главное место на диване и забрасывают вопросами: «А скажите, Иван Александрович...»
Он рассказывает живо и ярко о японцах, умеющих часами сидеть на пятках, об их странном способе расставаться с жизнью, именуемом харакири, переполненных всякой всячиной китайских лавках, ароматных манильских сигарах и строгостях морской дисциплины.
Рассказчиком Гончаров был прекрасным. Начиная повествование, он оживлялся, в сонных до того глазах появлялся блеск, и даже аккуратно подстриженные пышные усы начинали топорщиться задиристо и дерзко, что обескураживало людей, хорошо его знавших. Страдавший меланхолией, апатичный и медлительный, Иван Александрович был великолепно образован и безупречно воспитан, и потому имел много знакомств в высшем свете, однако всякий замечал его сдержанность и отстраненность. Даже друзей он порой пугал холодным равнодушием и непроницаемостью мертвенно-бледного лица.
С новыми людьми Гончаров сходился тяжело, каждый раз преодолевая себя. Словно в раскисшей деревенской глине, буксовал он в затейливых светских беседах, но уж если находил человека, которому можно довериться и открыться, дружил крепко и всерьез. Таких было по пальцам пересчитать...
В свои 46 лет Иван Александрович исправно ходил на службу, довольно прилично зарабатывал нелегким трудом цензора и большую часть свободного времени проводил дома за письменным столом. Страсть к писательству он в шутку именовал графоманством и не мог прожить ни дня, чтобы не замарать бумаги. «...Писанье для меня составляет такой же необходимый процесс, как процесс мышления, и поглощать всё в себе, не выбрасываться — значит испытать моральное удушье».
Зависимый от вдохновения, творил он медленно и мучительно, часто жаловался в письмах знакомым, мол, не пишется. То погода плохая, то кровь приливает к голове, то приходится заниматься служебными или житейскими делами. Зато, поймав в сети ветреную Музу, он разгонялся и выбрасывал слова на бумагу с немыслимой скоростью, часами не вставая с продавленного кресла, сетуя, что перо не поспевает за мыслью. «Творчество — это высшее раздражение нервной системы, охмеление мозга и напряженное состояние всего организма...» Так в 1847 году был закончен внушительный роман «Обыкновенная история», наделавший много шума в литературных кругах, а в 1858-м к финалу близился задуманный давным-давно «Обломов».
В его квартире на Моховой гости бывали редко, покоя хозяина не нарушало даже солнце. Делавшие визиты отмечали, что год от года не меняется ни скрип ступенек, ни запах табака, пропитавший диваны и деревянную мебель, а стулья, чаще других предметов мебели бывавшие в употреблении, всегда обнаруживаются на своем месте.
Когда начались проблемы со здоровьем и врачи настоятельно рекомендовали ему гулять, Гончарова можно было встретить на малолюдной Дворцовой набережной или Фонтанке. «Я с детства, как нервозный человек, не любил толпы, шума, новых лиц! Моей мечтой была... умеренность, кусок независимого хлеба, перо и тесный кружок самых близких приятелей. Это впоследствии назвали во мне обломовщиной».
Как же получилось, что домосед и затворник, до паники боявшийся любых потрясений, нарушил тихое течение своей жизни и в 40 лет решился на опасное кругосветное путешествие?
