Чиновники не могли простить нашему театру успеха за такие постановки. И не видать бы нам нового здания, если бы не переезд Театра оперетты, которому отдали здание филиала Большого театра. Таким образом освободилось их прежнее помещение — как раз на площади Маяковского. Оно было в плохом состоянии, требовался серьезный ремонт, но Плучек схватился за этот вариант. Он и нас, артистов, увлек идеей переезда — все работали на общее дело. Помню, как мы спешно собирались: вроде бы надо сосредоточиться на премьере спектакля «Дом, где разбиваются сердца», а у нас в гримерках уже ковры вынимают из-под ног, мебель выносят, зеркала... Едва мы освободили помещение — туда тут же «вселился» Гончаров со своей труппой. Мы же оказались в разоренном здании бывшей Оперетты.
Всем известна пословица, что в жизни нужно вырастить сына, написать книгу и построить дом — и все это я осуществила. Могу без преувеличения сказать, что в строительство нашего театрального дома я внесла немалую лепту. Главным архитектором города Москвы тогда был Михаил Васильевич Посохин, а его замом — Дмитрий Иванович Бурдин — друг нашей семьи. Плучек, зная это, попросил меня: «Зоя, сходи, пожалуйста, на прием к Посохину, пусть нам дадут хорошего архитектора, чтобы ремонт закончить как можно скорее». Я подумала, что для «укрепления позиций» хорошо было бы пойти с Валентиной Токарской — у нас с ней был хороший человеческий и профессиональный контакт. Мне все в ней нравилось: как она забрасывала ногу на ногу, курила, играла в преферанс, читала детективы по-немецки и по-русски. Токарская говорила мало, но как красноречиво она умела смотреть на собеседника — выразительно, с прищуром! Собираясь на прием к Посохину, я предложила: «Валентина Георгиевна, давайте не будем особо выпендриваться. Вы оденьтесь, как посчитаете нужным, а я — современно». Но надо знать Токарика! У нее было такое свойство: если она надевала шляпу, то сразу все готовы были ей ручки целовать. А тут она не только шляпу, но еще и перчатки надела! Посохину просто некуда было деваться, и в Театр сатиры командировали хорошего архитектора — Степанова. Ремонт шел во многом за счет театра — мы хорошо зарабатывали на гастролях. И все четыре года, что шли ремонтные работы, труппа Сатиры гастролировала. Единственное, на что нам не хватило денег, — на выносное верхнее фойе, о котором мы мечтали, оно должно было нависать над тротуаром Садового кольца...
Я с трепетом ждала этого переезда, но моя творческая жизнь в новом здании оказалась не такой счастливой и успешной, как прежде. Всему виной классические закулисные интриги... К моменту появления «Кабачка» Ольга Аросева в театре сидела без ролей — у нее был страшный конфликт с Плучеком. Долгие годы я не знала истинной причины их размолвки. И, защищая справедливость (как мне тогда казалось), сама стала жертвой этой истории. Оля меня ввела в заблуждение, и это стоило мне ролей. По иронии судьбы все началось со спектакля «Яблоко раздора». Несколько слов об этой постановке. Достаточно примитивная конъюнктурная пьеса на колхозную тематику. Но в театре такой спектакль полагалось обязательно иметь. Эта пьеса пришла на смену знаменитому спектаклю Сатиры «Свадьба с приданым». «Яблоко раздора» даже взяли на гастроли в Париж! Французы были потрясены: они ничего не поняли, не смогли разобраться в реалиях жизни советских колхозников.
Состоялась пресс-конференция, на которой Папанов и Плучек отвечали на вопросы. В зале был такой смех, что Луи Арагон после сказал: «Эта пресс-конференция войдет в историю журналистики». Смех всегда сопровождал спектакль и в родном театре. Дело в том, что Папанов очень не любил, когда детей играют взрослые актеры. Особенно если актриса-травести играет мальчика. В «Яблоке раздора» как раз был такой «ребенок», и Толя придумал обращаться к нему на «вы». «Здравствуйте, Василек», — вдохновенно и иронично говорил Папанов. На этих словах в зале всегда возникала пауза, а потом — шквал смеха. Я тоже играла девушку-школьницу. «Ну а вас, детка, как зовут?» — спрашивал Толя. И я, давясь от смеха, под хохот зала отвечала: «А я Марийка».
Так вот, Плучеку предложили экранизировать этот спектакль. Ни до, ни после Валентин Николаевич этим не занимался, поэтому большинства его спектаклей на пленке нет. А тут его уговорил сам Юлий Райзман и пообещал свою помощь. Ассистенткой Плучек пригласил Ольгу Аросеву, так как считал ее опытной киноартисткой. Я от съемок отказалась, ведь в спектакле играла девочку, а на экране возраст не удалось бы скрыть. Поэтому была не в курсе происходящего на съемочной площадке. Впоследствии мне Аросева сказала, что у них с Плучеком возник спор из-за денег. В отношении гонораров Ольга Александровна действительно была человеком непримиримым — я это знала. Она даже телевизионщикам говорила: «Я без денег сниматься не буду — это моя профессия!» Вот я и поверила, что они с Валентином Николаевичем не поделили гонорары. Конфликт этот обернулся для Аросевой страшной немилостью худрука — десять лет она не получала новых ролей. Дошло до того, что у нее осталась одна роль в спектакле «Дом, где разбиваются сердца». Но Плучек приказал моему мужу, возглавлявшему режиссерское управление, снять ее и с этой роли. Валентин Николаевич предложил заменить Аросеву другой артисткой, которая Зелинскому не нравилась.
